Простая душа
Шрифт:
Проводит, поскучает, потом прочтет в газетах: убит на поле славы.
Шьет у окна Катя, мелькает иголкой и думает: "Где это поле славы, где столько народу побито? Посидела бы у этого поля, поплакала".
3
Однажды Катя пришла великим постом к докторше Бондаревой и только набрала в рот булавок, приготовилась разговаривать,- в прихожей зазвонил телефон, и сам Бондарев визгливым голосом спрашивает, чуть не лает в трубку:
– Что? Быть этого не может! Невероятно! Батенька мой, поздравляю!
Вбежал
– Ну, Катя,- говорит,- поздравляю, Катерина Николаевна. Теперь вы свободная гражданка, позвольте пожать руку.
Потом кинулся к себе в кабинет, двери настежь и видно - на электрическом кресле сидит пациент, и Бондарев водит по нему железными щетками, не столько водит, сколько в лицо сует,- пускает искры, кричит:
– Дожили, батенька мой, до красного денечка!
На другой день побежала Катя на Красную площадь глядеть, как пушки возят, как сдаются в Кремле запасные солдаты, как по Никольской ведут приставов без шапок, с порванными погонами, как вешают красный флаг на Минина, как на кучу талого снега взлезла барышня в сбитой шляпке и с саблей и все повторяет тонким голосом: "Товарищи, товарищи..." А что "товарищи",за шумом не было слышно.
Забилось у Кати сердце от всего этого, точно лед растаял. И влюбилась она в университете на митинге в студента. Он стоял у колонны, глядел исподлобья, личико бледное, суровое, а глаза - как у женщины, палец заложил за мундир, причесан на пробор, чистенький весь и на Катю решительно не обратил никакого внимания.
Катя на другой день опять в университет побежала,- его нет. Обегала за две недели все митинги. Досада ее брала - самолюбие, а едва заметит студенческую фуражку,- сердце в колени валится. Заказчицам на все упреки отвечала: "Вы совершенно вправе, мадам, сердиться".
Наконец на Тверском бульваре видит, сидит он. Газету от себя отстранил, думает. Катя села на ту же скамью и дух едва переводит...
– Извините,- говорит,- что я к вам обращаюсь, я ваше лицо на митинге видела, давно хотела спросить...
Покраснела, хоть плачь: что хотела спросить-сама не знает, как дура...
– Так уж я и подумала,- встречу, спрошу, какие мне книжки почитать. Говорят, теперь всем приказано книжки читать, а какие - не сказывают. Так я к вам, извините...
Он спросил, кто она, как зовут, спрятал газету в карман.
– Приходите ко мне на Бронную.- Простился вежливо и пошел.
Жил он в комнате одиноко. У стола на полочке - книги, за ширмой чистая кровать. На рукомойнике- душистое мыло. Светло, опрятно. Звали его Сергей Сергеевичем.
Катя в первый же день рассказала ему свою жизнь, плакала. Сергей Сергеевич предложил читать вслух историю французской революции. Бывало, сядет в кресле, наденет очки, перевернет страницу и посмотрит строго. Катя сидит напротив. Так бы и умерла около него. За чтением разговаривали:
– Катя, вам нравится Марат?
– Что вы, такой кровожадный...
– А что вы думаете, Катя, о современных событиях?
– Так что же, Сергей Сергеевич, думать-то,- свободу дали. Теперь все стали сознательные. Я вот давно вас спросить собираюсь - за какой список подавать? Намедни ко мне в мастерскую заходил один, все повторял: "Гражданка, мы в ваших руках..."-за него, что ли? Ах, теперь только и жить...
– Нет, Катя, из нас мало кто останется в живых...
– Ох!
– У меня, Катя, предчувствия очень тяжелые...
– О-ох!
В то время над Москвой стояла ясная луна. В ее свете по сырым бульварам бродили парами солдаты с дамами, грызли подсолнухи, целовались. Из темных подвалов выходили швейцары томиться на свет. Подвальные жители высовывались в окошки над тротуарами, глядели вверх неподвижно. По всему городу цвели липы.
Сергей Сергеевич сидел на окошке. Он был в кителе и качал ногой, затем поднял и опустил плечи.
– Какая глупая ночь, Катюша,- сказал он.- Оказывается, и во время революции светит луна, пахнут липы.
Катя стояла близко около него и подумала: "Неужели начинается чудный роман?" И прошептала:
– Прекрасный запах.
Тогда Сергей Сергеевич опустил руку, и Катя заметила, что рука его ползет и вдруг коснулась ее локтя. Катя негромко вздохнула. Он спросил, усмехаясь:
– Вы на луну смотрите?
– Не знаю.
– Вы сегодня странная. (Она смолчала, сердце начало колотиться.) Вы любите музыку?
Действительно, внизу играли на рояле,- томилась от луны и революции еще чья-то душа.
Катя не ответила. Он спрыгнул с окна и стал рядом, так же как и она,облокотился. Внизу лежали, поблескивающие с одной стороны от лунного света и темные с другой, крыши,- множество крыш.
Сергей Сергеевич осторожно повернулся к Кате. И она повернулась, взглянула в глаза без улыбки, раскрыла губы.
Тогда между их лицами зазвенел комар, появился золотистой точкой. Сергей Сергеевич усмехнулся и поцеловал Катю в рот. Она, не отрываясь, подняла руки, обхватила ими его шею и закрыла глаза.
После этой ночи Сергей Сергеевич перестал читать историю французской революции. Его пальцы теперь были в чернилах. Однажды он, покраснев до пота на лбу, прочел ей стихотворение:
И вот любовь рукою смуглой
Опять стучится в дверь мою.
..........................................
Но все это неожиданно кончилось, оборвалось. Из Рязани пришла телеграмма. Сергей Сергеевич уехал, не успел даже проститься, оставил только записочку: "Случилось страшное несчастье. Прощай. Нежно целую тебя, Катя. Спасибо, милая, за дружбу. Наш дом и все, все сожжено. Что с мамой и сестрами,- не знаю".