Прости меня, Леонард Пикок
Шрифт:
А я, стоя рядом с его креслом, рюкзак на полу между ног, отвечаю ему репликой Рика из фильма:
– «Если бы я хоть немного о тебе думал, то презирал бы». – Затем я произношу строчку из фильма «Глубокий сон»: – «Ой-ой-ой! Так много пушек в этом городе и так мало мозгов».
Что было реально круто и прямо в точку, если вспомнить о «вальтере» у меня в рюкзаке.
Уолт отвечает фразой из фильма «Риф Ларго»:
– «Ты был прав. Когда твой разум говорит тебе одно, а вся твоя жизнь – совсем другое, то разум всегда проигрывает».
Я
И тогда я произношу афоризм Богарта, который нашел в Интернете:
– «В баре никогда не будет кипеть котел с неприятностями, пока женщина не перекинет ножку в туфельке на высоком каблуке через медный поручень. Не спрашивайте меня почему, но женщина в баре сеет среди мужчин вражду».
Уолт возвращается к колодезю мудрости «Касабланки» и говорит:
– «Где ты был прошлой ночью?»
А я подхватываю и подаю реплику Рика:
– «Это было так давно, что я уже и не помню».
Он продолжает и спрашивает:
– «Сегодня мы встретимся?»
И у меня, типа, тихо едет крыша, потому что вечером меня уже никто не увидит и вопрос, соответственно, звучит довольно многозначительно. Я напоминаю себе, что вряд ли он может знать о моих планах; он просто играет в дурацкую богартовскую игру, в которую мы всегда играем. Нет, он наверняка без понятия.
Я снова становлюсь Риком и подаю свою реплику:
– «Я не загадываю так далеко вперед».
Уолт улыбается, выпускает к потолку кольцо дыма и говорит:
– «Луи, я думаю, это начало прекрасной дружбы».
Я присаживаюсь на диван и заканчиваю игру, как всегда, словами:
– «За твои глаза, детка».
– А почему ты еще не в школе? – Пламя зажигалки «Зиппо» освещает лицо Уолта, вспыхивает красной искрой кончик очередной сигареты.
Правда, Уолту, собственно, наплевать. Я постоянно прогуливаю школу, чтобы посмотреть с ним старое доброе кино с Хамфри Богартом. Уолт любит, когда я прогуливаю школу.
Он кашляет, и слышно, как у него в горле перекатывается пропитанная никотином отвратительная мокрота.
Кашель курильщика, высаживающего по две пачки в день в течение шестидесяти лет.
Гадость.
А я просто смотрю на Уолта и жду чертову уйму времени, когда он наконец вытрет руку о халат и переведет дух.
Хотелось бы, чтобы Уолт был чуть поздоровее, но невозможно представить его без сигареты в руке. Могу поклясться, что он курит даже на фото в выпускном альбоме средней школы. Вот такой он человек. Совсем как Богарт.
Блин, мне будет жутко не хватать Уолта. Смотреть вместе с ним старые фильмы с прокопченным курякой Богартом – вот чего мне будет здорово не хватать. Ведь это всегда было лучшими моментами моей унылой жизни.
– Леонард, ты в порядке? Что-то ты неважно выглядишь, – говорит Уолт.
Я стряхиваю наваждение, вытираю
– Да, у меня все прекрасно.
– Ты что, убрал все волосы под шляпу [15] вместе с кончиками ушей?
Я киваю.
15
Он имеет в виду мою мягкую фетровую шляпу а-ля Богарт, которая мне жуть как велика и сползает до бровей. Что смотрится несколько нелепо.
Не хочу говорить ему, что обкорнал волосы, и на то есть свои причины: ведь Уолт один из моих лучших друзей – и, ей-богу, ему на меня не наплевать, – а когда он увидит мою безумную стрижку, наверняка догадается, что тут дело нечисто. Уолт расстроится, а я хочу уйти красиво, хочу, чтобы наше прощание было радостным и он вспоминал о нем с легкой душой, когда меня не станет.
– Купил вам подарок, – сообщаю я и вытаскиваю из рюкзака свой упаковочный шедевр, по очертаниям смахивающий на черепаху.
– Знаешь, но сегодня не мой день рождения, – говорит он.
Мне хочется верить, что он подозревает, чей сегодня день рождения, – ну, может, рано или поздно об этом догадается, – поэтому я выжидающе смотрю, как он ощупывает подарок и ломает голову, что это за хреновина такая.
Уолт явно счастлив получить подарок.
И пусть это кому-то покажется глупым и, может, слишком банальным, но я, типа, мысленно даю себе обещание, что не стану убивать ни себя, ни Ашера Била, если Уолт просто скажет мне сейчас: «С днем рождения».
Но Уолт молчит, и это расстраивает меня до чертиков, хотя я вроде никогда не говорил ему, когда у меня день рождения, потому что иначе он непременно меня поздравил бы.
Но мне реально хотелось, чтобы он без моей подсказки сказал: «С днем рождения», а когда он этого не делает, у меня в душе становится пусто и я чувствую себя вытащенной на сушу лодкой или вроде того.
– А почему розовая бумага? Ты что, считаешь меня педиком? – спрашивает он и снова заходится в приступе смеха, переходящего в кашель.
Я говорю:
– Сейчас двадцать первый век. Нельзя быть таким гомофобом.
Но я на него не сержусь.
Уолт такой старый, что я не имею права предъявить ему претензии в отсутствии толерантности, ведь всю свою сознательную жизнь он мог спокойно говорить в кругу друзей «педик», и это было нормально, а потом вдруг стало нет.
Он также говорит такие слова, как ниггер, жид, пшек, и китаеза, и пидор, и грязный араб, и косоглазый, и черномазый, и черная обезьяна, и еще триллион других совершенно ужасных, грязных выражений.