Прости меня луна
Шрифт:
Хотела было радостно согласиться, но вспомнила о Светице, которая будет ждать в лекарском крыле.
— Не могу с утра. Надо будет проведать больных, — о том, что на воинов напали оборотни, смолчала. Так потребовал дядька Сагдай, объяснив, что панику среди воспитанников сеять не следует. Кому надо и так узнают.
— Пришли мне весточку, как освободишься, — на палец царевны Ветер надел кольцо. Под камнем, совсем небольшим и невзрачным, при нажатии открывалась полость, где светился какой-то порошок. — Дунешь сюда, и я буду знать, что ты направляешься к библиотеке.
Ветер
На дворе вьюжило, подрагивающий свет ламп скудно освещал длинный коридор, а перед глазами царевны стояли ряды скамеек, на которых лежали или сидели окровавленные, истерзанные какими-то неведомыми зверями воины. Монахини, сменившие черные платы на белые, работали молча и споро — резали, шили, перевязывали. Тишину нарушали лишь сдерживаемые стоны да кряхтение — вояки виновато прятали глаза, стыдясь того, что не могут скрыть боли. А ее было много…
— Кто их так?
— Волки, — не поворачиваясь, произнесла монахиня, вычищая грязь из рваной раны.
— Да не волки то были, не волки! — вдруг вскинул голову молодой, еще усы не отросли, ратник. — Из их пастей мертвечиной несло, а дерни за шкуру, так она в руках оставалась, будто истлела. А они нападали и нападали…
— Угомонись, Твержец, — подал голос тот, что только что скрипел от боли зубами. — Зачем девочку пугаешь? Придет Сагдай, ему и расскажешь!
Да, Луна была напугана. Но не страшные раны ввели ее в оцепенение, а черные пятна, что стремительно разрастались в телах еще живых воинов.
— Что видишь? — с тревогой в голосе спросила Светица.
— Они к утру все умрут, — царевна совсем не думала о чувствах тех, кому она пророчит гибель, настолько сильно была ошеломлена.
— Что так долго? — не открывая глаз, спросила Лилия. В комнате было непривычно тепло. В углу появилась тренога с плоской чашей, в которой краснотой наливались горючие камни.
— Дару обучали.
Щеки обожгло стыдом. Царевна знала, как соседка жаждет хоть что-то узнать о Ветре, и утаив от нее разговор, Луна чувствовала себя предательницей.
Запалив свечу, разделась. Достала из-под подушки рисунок Генриха, развернула его и долго-долго смотрела на приятное лицо принца.
«Мы только поговорим с Ветром, — Луна мысленно шептала оправдания, в которые по привычке подмешивала упреки, — Он всего лишь хочет поделиться со мной тайнами монастыря, в который я попала по твоей воле».
Уставшая голова не позволяла задаваться вопросами, почему взрослый мужчина выбрал для товарищества именно ее, а не ту же Осоку или даже Лилию? И чего такого важного она могла знать, раз уж Ветер так настойчиво зазывает ее в библиотеку?
— Завтра. Мы обо всем поговорим завтра, — прошептала она, повторяя чужие слова.
— Завтра так завтра, — ответила Лилия и повернулась на другой бок.
Утром Луна встала затемно. С непривычки болели руки, которые вчера перетрудились, вытягивая черноту смерти из воинов. Царевна и не подозревала, что та может быть ощутимой! Светица научила ее нехитрым словам, при которых чернота расслаивалась, расправляла жгуты, казавшиеся когда-то змеями, и оставалось лишь водить руками над телом раненого, чтобы те потянулись к пальцам липкими нитями, невидимыми для остальных. А потом скручивать и скручивать их в тугой клубок. Никаких криков боли, никакого кровотечения изо рта недужного, лишь легкий стон, прорывающийся сквозь его сон.
— Погружение в сон вынужденная мера, — учила сестра Светица. — Страх и неверие мешают магии целительства. И не торопись все закончить за один раз. Не мучай себя. Вспомни, как ты надорвалась, вытаскивая меня с того света.
— Но если я не помогу сейчас, кто-то из воинов не доживет до утра! — Луна никогда не могла объяснить, откуда она знает о неминуемом приходе смерти. — Я же вижу, стоит нити оборваться, как она вновь скручивается в жгут и крепчает!
Пока царевна выхаживала больных, ее поили каким-то горьким отваром.
— Если не выпьешь все до капли, ляжешь рядом с ними.
Луна морщилась, сдерживала тошноту, но пила. Глоток за глотком. Руки вмиг переставали трястись, а в голове разъяснялось и мысли переставали путаться,
Царевна сидела на низкой скамеечке и равнодушно наблюдала, как монахини сливают черную воду в перевернутый колокол, врытый в толщу стены.
— Иди, милая, отдыхай.
— А они?
— Они ничего не чувствуют, — сестра Светица стаскивала с головы белый платок, на котором кое-где виднелись капли крови. — Утром узнаем, все ли проснутся.
Ей бы спросить, почему монахиня так сказала, но сил не было. Спать, спать, спать.
А теперь Луна, подгоняемая беспокойством и страшным предчувствием, летела в лекарское крыло.
— Спят? — облегчение от кивка дежурной монахини пошло по телу теплой волной, но стоило увидеть всех шестерых, как пришло осознание, что двое из них изменились до неузнаваемости. Их лица заострились, потемнели. Тела вытянулись и стали какими-то нечеловеческими.
— Не успела ты, милая, — прошептала монашка. — Видать крепче остальных им от оборотней досталось. Надо бы позвать твою соседку, чтобы упокоила, пока спят. Иначе через день — два волками обернутся. Бездумными, жадными до крови и здоровые телом. Ты их вчера знатно от всех хворей излечила.
Луна содрогнулась от мысли, что ее дар не только может нести благо, но и стать злом. Но здесь-то откуда ей было знать, что время для исцеления от оборотничества упущено! Ей в глаза с надеждой смотрела не нечисть, а сильные воины, призванные охранять монастырь.
Глава 16
Ветер лег, не расстилая кровать. Он был один, впрочем, как всегда.
Весьма щедрый подарок от Добри, позволившей своенравному воспитаннику жить в комнате без соглядатая. Да и с кем ему, взрослому мужчине, водить дружбу?