Прости меня
Шрифт:
У "Лунника" новогодний, сказочно пестрый вид. Он весь опутан серпантином цветных проводов, на его корпусе блещут алые крышки оптических приборов, он как игрушка, нарядный таинственный шар с елки великанов, с елки добрых волшебников.
Я заметил, как прибористы, схемщики, баллистики, оптики, монтажники - все, кто работает рядом, иногда замирают перед ним в сторонке от суеты и глядят, глядят завороженные, пока не окликнут их, посмеиваясь, товарищи-зубоскалы.
Проверки, проверки, проверки без конца. "Что будет, если не будет этого?" "Что будет, если будет сверх этого?.." Соединения, включения, прикидки, раздумья.
Там ничего
...Ловлю себя на том, что начал записывать все подряд,
совсем не обязательное для меня. Такие детали, без кото
рых я, кажется, вполне обойдусь, тем более что многое
здесь не в моем "профиле", многое просто непонятно. Пишу
про "пакеты" и "блоки" подробнее, чем о своей собственной
работе. Меня так и тянет записать подробно, как и что на
чинается, как испытывают каждый блок в отдельности, как
соединяют их металлическими переходными рамами, как выг
лядят рулевые двигатели, жутковатые орудийные сопла,
грозные даже в "бездействии лод прозрачными предохрани
тельными стеклами, как управляют всем этим фантастическим
ералашем новые мои знакомые, что делает ежедневно Глав
ный, что говорит и что говорят о нем.
Словом, почти непреодолимая тяга писать обо всем здеш
нем.
Может быть, мной овладел обыкновенный дневниковый зуд
или свойственный всем туристам-очевидцам, попадающим в
мало-мальски значительные новые места, позыв к описанию
всего, что попадается на глаза?
Думаю, что нет. Но буду стараться все-таки сдерживать
себя. Когда-нибудь все подробно расскажет и опишет более
сведущий человек. А я прочту и похвастаюсь: это мне все
знакомо.
Какая невероятная сложность!
Я видел всего лишь испытания на предстартовой позиции, то есть повторение тех испытаний, которые были раньше на заводах и полигонах. Но даже по этим последним проверкам почувствовал я, даже в какой-то миг почти увидел невероятное количество незримых лптей, крепких ниточек людских отношений, связанных воедино в большом напряжении труда, и, кто знает, еще каких усилий, каких открытий в самых разных направлениях, соединившихся под сиреневыми корпусами блоков.
Ощущение необыкновенное. Как сказал Электронщик:
– Если бы ты знал, сколько человеческих страстей покоится в этой начинке! Для тебя здесь электроника, модули, штекеры. Для меня вот тот, например, под синим щитком клапанный переключатель - это схватка с Макарычем, ведущим по скелетной конструкции, настоящая словесная драка, хождение на суд к нашему Главному и, наконец, взаимные уступки, маленькие хитрости, обходы на повороте. В итоге и он и я уверены, что сумели все-таки надуть один другого, урвать на свои конструкции лишний допуск по весу и надежности... А чуть пониже, видишь, весь в красном, притих узелок с крылышками? Да за ним я вижу нахальную морду Васи тепловика. Того и гляди закричит Васькиным голосом. Ишь ты, сияет, усмехается... Тут за каждым прибором кто-то, за каждым характер, живые глаза, настоящие человеческие страсти, общение, конфликты, уступки, приспособление друг к другу не автоматов, а людей. Наша техника - драма желании. Все надо связать воедино. А не уступишь, не найдешь контакта почти несоединимых противоречий, не будет ее, штучки.
– Он постучал пальцем о полированный металл.
Я спросил у него, что такое метеоспутники, чем их набивают и нельзя
– У них сильная телевизионная, инфракрасная и актинометрическая аппаратура и надежные системы управления, - сказал Электронщик.
– Тебя, насколько я понимаю, волнует магнитный сектор...
– Радиус действия спутника?
– Весь мир! Он идет, скажем, на высоте в шестьсот километров и сможет охватить своими оптическими приборами полоску Земли шириной приблизительно в две тысячи километров. Точность работы необыкновенная. В полете он ориентирован идеально, парит, можно сказать, в пустоте, не переворачивается, не колеблется, не склоняется. На нем стоят электродвигатели-маховики. Они удерживают равновесие. Нацеленность приборов постоянная. В полете спутник собирает уйму всяких измерений, запоминает их, снимает изображение Земли, облаков, а при подлете к нам передает сведения станциям слежения. Инфракрасные приборы позволяют вести съемки в ночное время.
– Ты не можешь устроить мне знакомство с полученными данными?
– Какими данными? Ты наивный человек! Их так много, что электронные машины едва успевают все разобрать. Каждые девяносто шесть минут новые данные. Пока спутник делает один кружок, надо успеть принять, обработать полученное раньше, скорректировать изображение, привязать к местности, к сетке.
– Мне хотелось бы взглянуть на магнитные сводки, схемы. Так я для тебя закажу их на станции слежения.
– Вот спасибо! Ты великодушен, Валя Ж. Он поднял к моему носу кулак.
...Отодвинули пульты, сняли паутину цветных проводов. Наш великолепный "Лунник", подхваченный мостовым краном, поднялся, торжественный, величавый, поплыл по цеху в первом своем полете.
Он опустился к ракетному блоку в самом центре зала, к тому, который пошлет его через несколько часов и минут в последний, решающий, долгожданный полет.
На ракетных заглушках висят, как флаги, красные ленты.
В цехе много народу. Все те же прибористы, монтажники, управленцы, баллистики. Свою работу они сделали, но почему-то никто не собирается уходить. У станции хозяйничают оптики. Они снимают красные футляры с объективов и датчиков. На "Луннике" не должно быть ни одного забытого красного пятнышка.
Начинается ловля "зайчиков". Если в один из объективов попадет случайный отблеск от корпуса "Лунника", от соседней металлической детали, может нарушиться работа многих систем, на Землю пойдут ложные сигналы. Безобидный зайчик пустит на ветер наши труды, все надежды.
Оптики ставят над приборами черные контрольные панели, не дающие бликов, замазывают густо-черной краской все подозрительные выступы, снимают с глаз аппарата невидимые соринки, ворсинки, пылинки, ходят вокруг почти не дыша.
Вот наконец откручивают заглушки с ракетных сопел. На станцию, как шлем, опускается металлический непроницаемый колпак.
До свидания, "Лунник", больше мы тебя не увидим. Прощай...
...Мы ехали к стартовой площадке.
Синее глубинное вдали небо раскалывала надвое монолитная башня ракеты. Маяк, заиндевелый серебром, ледяная сосулька, бьющая в голубое стекло, такая несдвигаемая, сильная даже на большом расстоянии.
Поближе она походила на гигантские солнечные часы. Тень от нее, длинная закатная тень, ложится на мягкий степной циферблат и медленно ползет по нему, подбираясь к заветному делению, к той последней отметке на земных часах.