Просто свободный вечер (сборник)
Шрифт:
Машина выбралась на бетонку и побежала, шибко перебирая колесами. Руль крупно вздрагивал под рукой. Посреди неба повисла луна.
«А зачем луна? – подумал Гошка. – Бесполезная вещь. Люди летали, все выяснили: атмосферы там нет, жить на ней нельзя. Горы да пыль. А попробуй убери ее с неба, что же это получится за ночь без луны… Значит, луна все-таки нужна. А зачем? Ни за чем. Просто так.
А сегодняшний вечер зачем? Он приехал, она выкупалась, он уехал. Как будто не могла выкупаться одна, без него…»
Гошка увидел памятью, как она ушла в туман и вышла из тумана –
Гошка вдруг расстроился ни с того ни с сего, и ему, вместо того чтобы ехать в парк, сдать машину сменщику, захотелось вернуться обратно к пруду. Может, она еще сидит там одна на замшелом камне величиной с избу.
Гошка было притормозил, но в этот момент прямо перед ним возник «додик» с простертой рукой.
– Куда тебе? – высунулся Гошка.
– В город.
Гошка задумался, как витязь на распутье, потом махнул рукой:
– Садись…
Рита сидела на камне, позабыв про радикулит, жалела, что отпустила такси. Ей хотелось догнать машину, схватить ее за колеса и уговорить Ромео отвезти ее в город, в Козицкий переулок.
Она взбежит по лестнице и много раз, как на пожаре, нажмет Володин звонок.
Дверь откроет насмерть перепуганная бабушка, а увидев Риту, испугается еще больше.
– Что, что, что случилось? – забеспокоится бабушка.
– Спрашивать буду я, – скажет ей Рита, – а вы только отвечайте на вопросы: «да» или «нет». Вы в своей жизни хоть один день работали?
– Нет, – скажет бабушка.
– Вы заработали хотя бы один рубль?
– Нет.
– А вы сделали счастливым хотя бы одного постороннего человека?
– Нет.
– Так что же вы от меня хотите?
А Володя выйдет из-за бабушкиной спины на крупный план, и они окажутся лицом к лицу.
– Я устала жить без любви, – скажет Рита. – Я пришла мириться…
А он положит свою руку на ее плечо и скажет одно слово:
– Помирились…
Бесполезная планета освещала дачный поселок, и в ее неверном рассеянном свете все недостатки спрятались, а достоинства выступили, восторжествовали.
Было тихо, успокоенно, прекрасно. Пруд поблескивал, как битое стекло. Дорога лежала кольцом – светлая, чистая и честная. За домами дышало поле. За полем – лес, настоящий, дремучий. В нем жили ежи, белки, а может, даже какой-нибудь крупный, меланхоличный, добрый зверь.
На каникулах
У него было имя, отчество и фамилия: Сергей Юрьевич Гранат. Но по имени его никто не называл, все звали почему-то по фамилии, и он так привык к этому, что сам иногда не помнил своего настоящего имени, а тем более отчества. Гранат в это утро проснулся оттого, что мимо его лица ходили куры. Это значило, что баба Дуня вышла из избы и не закрыла за собой дверь.
Гранат сел на тюфячке, обнял руками коленки. Кожа на его спине натянулась, обозначились позвонки так, будто под кожей были бусы. Он сидел и представлял себе, что будет дальше: сейчас войдет баба Дуня, увидит кур, замечется по избе с раскинутыми руками, как на пожаре, и завопит: «Беси, тьманники, супостаты, шишь, окаянные!» Набегавшись за курами, она завопит на Граната абсолютно в тех же выражениях: «Бес, тьманник, супостат…»
Баба Дуня, видимо, считала, что раз она любит Граната, вкладывает в него чувство, то, значит, имеет полное право на фамильярность. Мама Таня называла это «террор любовью».
Потом Гранат выйдет из этого террора во двор. Там его окружат деревенские мальчишки и спросят:
– Олово или дуб?
Если Гранат скажет «олово», мальчишки закричат: «Хвать его за голову». Если же Гранат выберет дуб, они обрадованно заорут: «Хвать его за зуб». Но и в том, и в другом случае они потычут в него кулаками, несильно, но унизительно.
Гранат не видел объективной причины такого к себе отношения. А мальчишки видели: во-первых, Гранат не умел жевать смолу. А во-вторых, боялся влезть на лошадь. От смолы у него во рту скапливалась горькая слюна и его начинало тошнить. А лошадь была очень высокая, хмурая, с жестким хребтом и громоздкими копытами. Тем не менее Гранат был не трус. Во всяком случае, не слабее и не трусливее тех, кто его дразнил. Он еще не знал, что можно быть не слабее и не трусливее, и все равно над тобой будут смеяться.
Гранат поднялся с тюфяка, разыскал свою тюбетейку, чтобы солнце не напекло голову, и вышел во двор. Бабы Дуни во дворе не было. Он прошел мимо огорода, слушая босыми ступнями прохладную землю, выглянул за забор.
По дороге бежала Верка. Длинное платье на ней пузырилось, и было впечатление, что она бежит в надутом мешке. Верка свернула за забор сплетницы Котихи и исчезла. Гранат понял, что она побежала к озеру. А дальше было уже нетрудно догадаться, что раз Верка так торопится – значит, на озере Витька. А если на озере Витька – значит, там все деревенские мальчишки.
Гранат представил себе воду, густую и темную, как нефть, прохладные мясистые листья, поднимающиеся со дна на длинных стеблях, и сваленное дерево с выдолбленной серединой, на котором верхом плавает Витька.
Гранат скинул с калитки веревочную петлю, вышел на дорогу.
По другую сторону дороги на желтых досках сидел Вова-дурак и грыз кочерыжку. Вова всегда что-нибудь жевал или просто сосал большой палец, и на его майку капали прозрачные слюни. Гранату с Вовой было неинтересно, но другого общества у него не было, приходилось рассчитывать на то, что есть.
Гранат подошел к Вове и сказал:
– Дай куснуть…
Вова на минуточку вытащил изо рта кочерыжку, переложил ее из правой руки в левую, а свободной рукой сложил фигу. Фига получилась большая.
«Понимает», – отметил про себя Гранат, но вслух ничего не сказал.
На Вову глядеть ему не хотелось, по сторонам тоже глядеть было не на что. Гранат поднял голову и, чуть пошатываясь, стал смотреть в небо. Было оно бледно-голубое, ситцевое, а солнце небольшое, четкое и такое яростное, что Гранат зажмурился. А когда открыл глаза, увидел на дороге Ивана. Лет Ивану – три раза по восемь, и был он очень красивый в своей плоской кепочке, голубой майке и широких коротковатых брюках.