Простое Прошедшее
Шрифт:
Представьте типичное кафе в самом центре Барселоны. Оно хранит в себе тайн больше, чем дневник двенадцатилетней девочки. За столом у окна два парня из Дрездена обсуждают покупку новой машины. За барной стойкой оплачивает шампанское пара из Москвы: он только что сделал ей предложение на площади Каталонии, она судорожно звонит маме, подругам и вводит их в курс дела. Жених с сияющей улыбкой на губах наслаждается видом своей будущей жены. За столом в центре зала сидит женщина лет сорока и ждёт, когда её дочь вернётся из уборной. Девочке – пятнадцать, и она впервые познала горе безответного чувства: закрылась в кабинке туалета и пытается сдержать слёзы, чтобы мама ничего не заподозрила, когда она выйдет. Официант и повар – пара гомосексуалистов. Один из них изменяет другому с поваром из ресторана напротив. Обманутый никогда не узнает об этой несправедливости. Будущие обладатели нового автомобиля покидают заведение, не оставив чаевых. Должно быть, новая покупка действительно потребовала от них много затрат. Их место занимает властная бизнес-леди
Я стоял за окном и всматривался в лица этих людей сквозь витрины французских пирожных и стаканов с аперолем. А за стенами этого кафе ведь целая улица таких же людей! У каждого из них своя судьба – судьба, абсолютно не касающаяся судьбы человека, идущего рядом. Я смотрел на темнокожую девушку через дорогу и думал о том, как она, должно быть, росла в доме своих родителей: у неё была любимая кукла в васильковом платье, которая до сих пор украшает полку её нынешней квартиры. Её отец бросил её мать, когда ей было шесть, а может быть, он погиб. Возможно, он жив и здоров, и девушка ехала к нему в гости. Она, как и все мы, училась в школе и дружила с одноклассниками. Может быть, она была изгоем среди сверстников. Может быть, она гений и перескочила несколько классов, сразу получив аттестат. Дом, в котором она росла, мог представлять для неё такую же ценность, как для меня дом в Барбате.
Я просто смотрел, как эта девушка завязывает шнурки на другой стороне улицы. Я мог бы подойти к ней и поделиться с ней своими мыслями. Возможно, она слушает музыку, которая мне не по душе. Меня начнёт это раздражать, я развернусь и уйду. Возможно, мы бы смогли проговорить несколько часов, пока на улице бы не стемнело, потом бы поняли, что пора идти, и обменялись бы номерами телефонов. Она бы ждала моих звонков. Я бы позвонил. Я бы женился на ней, и мы бы вместе приезжали на могилу её отца. или ходили бы к нему в гости. Я никогда бы к ней не подошёл. Я никогда бы не подошёл так ни к одной девушке. Только подумайте, сколько историй и судеб мы теряем из-за простых условностей, навязанных обществом! Я мог бы жить гораздо интереснее. Я бы знал всё о других, а они – обо мне. Я бы, как коммивояжёр, наудачу подходил бы к каждому потенциальному собеседнику и предлагал бы ему поделиться со мной своей историей. Двухметровый мужчина в спортивном костюме ударил бы меня. Молодая девушка на каблуках убежала бы, подвернув ногу. Восьмилетний паренёк в цветастой футболке с удовольствием рассказал бы о шахматном кружке, в который его заставили ходить родители. Тридцатилетняя работница банка попыталась бы дать мне мелочь. День прошёл бы зря, если бы не пожилая женщина в платье по щиколотку и накинутом на плечи платке. Её дети приезжают в гости очень редко. Но не потому, что они её не любят, а потому, что много работают, чтобы обеспечить ей хорошую старость, а её внукам хорошую молодость. Эта женщина скажет мне всё. Я зайду к ней в дом, буду рассматривать старые фотографии на камине и детские открытки, которые рисовал её сын, когда ходил в детский сад. Дом у неё одноэтажный (подниматься по лестнице в её возрасте уже сложно). Я тот самый редкий гость. Она поставит на стол самые красивые чашки и достанет угощение, припасённое на особый случай.
Я услышу всё и даже больше. Это было пятьдесят лет назад, а она говорит так, будто это было вчера. Муж, ушедший на войну. Она зачёркивала числа в календаре, и он вернулся. Он не был тем, кого она любила больше жизни. Свою любовь ей пришлось покинуть в силу обстоятельств. Она была молода и красива, а он не подавал больших надежд. Что если бы они встретились сейчас? Скорее всего, он уже умер. Может, он сейчас сидит в одноэтажном доме на другом краю света и рассказывает свою историю такому же сумасшедшему, как я. Была бы возможность, я бы устроил им встречу. Ей бы казалось это предательством покойного мужа, а он бы смущался и молчал. Они бы грустно вспоминали всё, что их связывает. Я вдумывался в каждую мелочь, каждую деталь её истории. У неё почти каждые пятнадцать минут наворачивались слёзы на глаза. Это были слёзы радости. Она была искренне рада своим прожитым дням. Конечно, горечь об упущенном давала о себе знать, но всё это было далёко в прошлом, и боль уже не ощущалась так остро. Однажды каждый из нас будет сидеть у камина, рассматривать фотоальбомы и думать о том, что он когда-то сделал не так.
Дон по сей день остаётся для меня человеком-загадкой. Мы жили в квартире его друзей, которых я в глаза не видел, но меня это устраивало, потому что за несколько лет я не выложил ни цента за это место. Моей маме об этом знать было не обязательно, так как я находил, куда потратить пару лишних сотен. Дон постоянно таскал домой девок, курил в постели, раскидывал повсюду бутылки. Что поражало меня больше всего, так это то, что он всегда вовремя ликвидировал долги по учёбе. Этого с трудом мог добиться даже я, находящийся в трезвом уме чаще Дона.
Наша квартира находилась почти в самом центре, в двух шагах от нашего университета. С этим нам повезло. Иногда мы прибегали домой поспать во время неважных пар, а потом возвращались обратно. Первое время приходилось есть магазинные салаты и запивать их концентрированным соком, так как ни на что большее ума у нас не хватало. Пострадав от болей в животе, мы перешли к здоровому образу
Кстати, о смерти. Спустя три года после нашего переезда в Барселону у Дона умер отец. Я никогда не видел его отца, и мне казалось, что и сам Дон тоже редко с ним встречался. Однако его смерть до неузнаваемости изменила поведение моего друга: он перестал гулять по выходным, пропадать на неопределённые сроки. Иначе говоря, он остепенился. С тех пор наша жизнь стала еще спокойнее.
Мне обещали, что в университете будет лучше, чем в школе. Говорят, студенческие годы – лучшее время в жизни. Мы с Доном были готовы оспорить это мнение. Да, мы нашли с десяток вполне адекватных, весёлых ребят. Да, они понимали наши шутки, а мы могли расслабиться в их компании. Но сейчас я с трудом могу их вспомнить. И заметьте: можете разбудить меня среди ночи, и я без запинки назову имена, фамилии и дни рождения всех своих одноклассников. Думаю, это о многом говорит.
Я описал основные факты нашего так называемого путешествия в Барселону. Я довольно смутно помню детали своего пребывания там. Порой кажется, что меня там и не было вовсе, а все картины и образы оттуда запрятались в самый туманный угол моего сознания. Там мы с Доном прожили несколько лет, пока не окончили университет. Там я прочитал много интересных книг, побывал во многих интересных местах и познакомился со многими интересными людьми. У меня было несколько романов в тот период, но ни один из них не закончился чем-либо знаменательным. По сути, ни одна из девушек к тому моменту не разбудила во мне больше эмоций, чем Рита в своё время. Все они вызывали лишь первоначальный интерес, после чего вынуждали полностью в них разочаровываться. Может, дело было во мне? Мой мозг тогда совершенно не был запрограммирован на долгосрочные отношения с нескончаемым потоком чувств. Девушек я, грубо говоря, брал в аренду: смотрел, играл и отдавал кому-нибудь другому. Они обижались и плакали. Тем не менее, у каждой из них сейчас всё хорошо: кто-то сразу после наших встреч вышел замуж, кто-то уехал на другой континент, а кто-то до сих пор держит моё фото под подушкой, и я надеюсь, что это фото, а не кукла вуду, потому что обстоятельства, которые возникли передо мной в дальнейшем, нельзя назвать обычной местью судьбы.
Не знаю, почему так кратко и пресно я описал годы в Барселоне. Это было время организации моего внутреннего переворота и подготовки к новому уровню жизни – ответственности. Последние два года учёбы я проходил практику в солидной фирме, а позже стал там работать. Конечно, устроиться туда мне удалось не без маминых связей. Учился и работал я с огромным интересом, хотя, возможно, я просто заставляю себя верить в это, ведь выбора у меня не было. Я тяготился зависимостью от мамы, и мне хотелось иметь в кармане собственные деньги. Получив диплом, я остался в Барселоне ещё на год. В последний год я мог работать полный день, поэтому было проще: не приходилось бегать из университета в офис и обратно, я успевал высыпаться, а вечером не было никакой домашней работы. Иногда я ездил на выходные к маме. Я настолько любил эти поездки, что старался не совершать их еженедельно, чтобы каждый мой приезд был чем-то особенным, этаким праздником. Я всегда привозил с собой несколько огромных пакетов самой вкусной и необычной еды, и мы с мамой устраивал пир, разговаривая всю ночь. Гуляя по городу, я вспоминал детство, грустил о нём, жалел, что придётся возвращаться. В Барбате я чувствовал себя спокойно – не нужно было рано вставать или куда-то спешить. Там я жил, а не существовал. Мама готовила завтрак, я снова чувствовал себя ребёнком. Приезжая, я старался ни с кем из старых знакомых не видеться, хотя никого и не было в городе. Я избегал звонков и встреч. Барбате – территория, принадлежащая трём людям: мне, маме и моим воспоминаниям.
Чуть не забыл о Рите! В первый год моей учёбы в Барселоне Рита заваливала меня письмами. Это были письма, полные страданий, письма, залитые слезами, письма, каждое второе слово в которых было однокоренным слову «любовь». К концу года я мог уже даже не дочитывать предложения, а заканчивать их сам: всё в них было так предсказуемо слащаво. Через год поток Ритиных посланий прекратился. Насколько мне было известно, она себе кого-то нашла. С тех пор я получал письма раз в полгода, и смысл каждого из них можно выразить предложением «Я счастлива без тебя». Она рассказывала мне, как хорош её новый хахаль, как он её любит, как он подарил ей поездку туда, где очень тепло, а песок белый и повсюду пальмы. При этом она постоянно кичилась своим бутафорным счастьем, а главная мысль всех её сочинений стала соответствовать фразе «Смотри, что ты потерял». Я мог только саркастически улыбаться, читая то, что она пишет. Очень жаль, что малейшая нежность, которую я к ней питал, утонула в болоте её собственного желания доказать, что ей живётся лучше, чем мне.