Пространство (сборник)
Шрифт:
Его я с болью, с мясом отодрал!..
Мне часто вспоминается Урал,
Себя я помню плачущим, чумазым...
С тех пор я прожил жизнь уже почти.
Ты сердцем только, друг, не прирасти,
Ведь отдирать-то будешь с болью, с мясом.
1968
ПАМЯТЬ
Мнемозина — по-древнегречески память.
Её
И поклонялись ей.
На мой же взгляд,
Она ведь просто вроде магазина
Универсального
или, вернее, склад,
Где весело навалены на полки
События за многие года.
И кажется, того гляди, подпорки
Не выдержат и рухнут — и тогда
Как я в поднявшейся неразберихе,
В том хаосе ночном, как в том аду
Облупленный твой домик на Плющихе,
В нём комнату, а в ней тебя найду?
Тьма беспросветна вечности.
Найду ли,
Хлебнув забвенья из ночной реки:
Испуг во сне, и лифчик твой на стуле,
И две
ко мне протянутых
руки?
1962
* * *
Мир облиняет, Выцветут все краски.
И будет чернота.
И я готов
Бродить средь грубо проступившей кладки
Рогож суровых и простых холстов.
Как будто бы раздели и разули!
Наряд боярский сброшен.
Средь пустот
И чёрных балок — там клочок лазури,
Там золотце последнее блеснёт.
И буду я средь бедствия такого
Стоять один, в себе всё истребя.
И вот последним вылиняет слово
«Любимая»,— я так ведь звал тебя.
1962
ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ
Я научился понимать
Явления большого ряда...
Меня вела за ручку мать
Туда, на таинство парада...
Сперва пехоты шли полки
Вдруг пушки — без конца и края!..
И, страшно выкатив белки,
Я только охнул, обмирая.
Людей пугая не со зла,
В воинственных доспехах бранных,
Мощь государства снизошла.
В знамёнах. В трубах. В барабанах.
И чтобы шире даль была,
На плечи взял меня верзила...
Меня до пяток потрясла
Вдруг государственности сила!
Бьют в камень миллионы ног.
Пехота движется морская.
И маршал, вытянув клинок,
Стоит, колонны пропуская.
И снова ужас охватил
Мистический, как и вначале,
Когда о стонущий настил
Тупые танки застучали.
...На
Дрожит под маршалом кобыла...
И государство, как птенца,
Меня крылом своим накрыло.
1966
* * *
В это время в малиновой шапке начальник
Дал сигнал. Я к вагону рванул прямиком,
На отлёте держа алюминиевый чайник,
Неопрятно плескавшийся кипятком.
На подножку хотел я вскочить. Без сноровки
Промахнулся, но поручни крепко схватил.
И походных ботинок пудовых подковки
Заскребли о бегущий перронный настил.
И повис я. И как у канатной плясуньи,
Что готова вот-вот потерять высоту,
Зябко волосы мне шевельнуло безумье,
И почувствовал я привкус крови во рту.
Поезд мчал. Я пытался подняться и, тужась,
Вверх хотел подтянуться усильем одним.
И под танец колёс, нагнетающих ужас,
Горло мне разодрало вдруг воплем немым.
Я висел, ручку чайника больно сжимая
В пальцах, красных от бешеного кипятка...
И летела черта надо мною прямая
Горизонта,
отчётлива и далека.
1962
ИГРА
А на земле идёт гигантская игра.
Играет море. Облака играют.
Мальчишка, мяч держа, кричит: «Пора!
Айда играть! Команду собирают...»
Как в мире разыгралось всё — смотри!
Играет крупом конь — струится грива.
Играет свет и тень. И фонари
Подмаргивают в сумерках игриво.
...Мне тож не чужд безудержный азарт,
Но я не выношу игры без правил!
Нельзя фигуру отдавать назад,
Уж коль противник твой её подставил.
И взгляда вбок лукаво не коси,
Подобно хитроватому авгуру,
И сам, смотри, обратно не проси
Потерянную второпях фигуру.
Бьёт карта карту. Нечет! Снова чёт!
Игра идёт по крупной. Просят сдачи.
«Ты жил?!» — «Да жил!» — «Так вот пришёл расчёт,
Давай плати! А как же, брат, иначе!»
1966
* * *
Она бывает там, где всё вразброд.
Нет глуше, сокровенней, своенравней,
Чем музыка, что вдруг плеснула в борт
Иль поздней ночью громыхнула ставней,
И чую: бездны тёмные дрожат,
Как будто доски зыбкого настила.
И был мой рот нетерпеливо сжат,