Против ветра
Шрифт:
Я искренне удивился:
— Как это на резиновой лодке?
— Да… на резиновой лодке. Был такой случай. Хотите, расскажу?
— Конечно.
Мы сели на камни. Видя перед собой поле сверкающих льдов, я живо представил себе все, о чем рассказывал Степан Федорович.
"На острове нас было четверо. Остров был так же гол и скалист, как этот. Только лед да снег. Мы сообщали по радио сведения о погоде и льдах. В "бюро погоды" на картах появлялись цифры, позволяющие делать прогнозы. По ним капитаны кораблей знали, как движутся льды, и верно выбирали путь. Летчики решали, можно ли вылететь.
Во время Отечественной войны наши сведения стали особенно ценными.
Мы с Иваном Григорьевичем Тереховым, начальником полярной станции, просились на фронт. Нам сказали коротко — надо нести военную вахту на нашем острове. Мы и остались. С нами была жена начальника Мария Семеновна, радистка, и десятилетний Федя, сын Тереховых.
Федя хотел стать моряком. Мы с ним дружили и вместе изучали морские лоции, найденные в книжном шкафу.
Паренек он был немногословный и серьезный, такой же приземистый и широкоплечий, как отец. Над кроватью Феди висел портрет знаменитого капитана Воронина. На тумбочке всегда лежали книги об Арктике.
Мы не чувствовали себя оторванными от родной страны. Утром и вечером слушали сводки Совинформбюро, перекалывали на карте флажки, горевали или радовались.
Был вечер. Я только что вернулся в дом после зарядки аккумуляторов.
Иван Григорьевич переписывал чернилами показания своих приборов — на воздухе он писал простым карандашом, чтобы буквы не расплывались. Мария Семеновна чинила мои носки. Она была не только радисткой, но и заботливой хозяйкой: готовила вкусные обеды, шила рубашки, стирала белье.
— Чайку попьем, — певуче сказала Мария Семеновна и пошла на кухню.
В окно было видно море с редкими льдинами. Далеко на горизонте виднелся один из ближайших островов, издали напоминающий грозовую тучу.
Здесь постоянно дымили пароходы. Наш остров был одним из самых ближних к водам, где шла война.
Я сел рядом с Федей.
Вдруг под окном что-то ухнуло, пол под ногами вздрогнул, загремела посуда на кухне, звякнуло стекло. Черный едкий дым ворвался в комнату.
Отбросив стул, начальник кинулся в сени. Там висели винтовки, приготовленные на случай медвежьих или других неожиданных визитов.
Я подбежал к окну. Немного левее льдин, на которые я только что смотрел, всплыло огромное серое бревно с седлом-башенкой — подводная лодка. Я слышал, что она прорвалась на наши коммуникации, была обнаружена и теперь, загнанная, обреченная, металась между островами. Вот она где!..
— Фашисты, — прошептал Федя, сжимая мою руку.
— Дядя Степа, фашисты!
— Скорее из дома! — крикнул я.
Второй снаряд попал в дом, когда мы уже были в сенях. Воздушная волна сорвала дверь. Федя мячиком вылетел на улицу.
Мария Семеновна упала на камни, держась за правый бок. В ее руке была винтовка. По белому оренбургскому платку растекались яркие алые пятна.
— В скалы! — крикнул нам Терехов, а сам поднял раненую жену на руки. Он хотел низко пригнуться, но ноша мешала ему. И он, тяжело ступая, пошел во весь рост.
С моря затрещал пулемет. Нас заметили.
Мы залегли в камнях. Федя перевязывал мать. Она сама говорила, как и что делать! Но голос ее заметно слабел.
Мальчик не плакал.
Со стороны дома несло жаром. Дом наш пылал. Гитлеровцы подожгли его зажигательными снарядами.
— Рация-то… рация… — Мария Семеновна почти беззвучно шевелила губами. — Хлопчик мой… хлопчик. — Глаза ее были полны слез, лицо посерело, а губы стали совсем синими.
На мостике подводной лодки копошились черные фигуры.
— Они спускают лодку, не смейте стрелять! — сказал Терехов.
Я удивленно глянул на него.
Иван Григорьевич стал переползать к прибрежным камням и знаками позвал меня за собой. Я понял план Терехова — он хотел подпустить десант поближе.
Гитлеровцы плыли в резиновой лодке.
Иван Григорьевич стрелял замечательно. Стоило нерпе высунуть из воды голову — он с одного выстрела попадал в нее.
Терехов выстрелил, но никто из сидевших в лодке не упал. В ответ затрещали автоматы.
Пахло гарью. Ветер понес на нас дым от горящего дома. Глаза слезились. Душил кашель.
— В лодку цель, в лодку! — командовал Терехов. — Дырявь ее, проклятую!
После одного из выстрелов лодка стала тонуть. Гитлеровцы просчитались. Они, наверное, думали, что полярники сдадутся без боя.
— Тоните, проклятые! — Терехов даже приподнялся.
Раздался взрыв, нас обдало камнями и кусками льда. С подводной лодки били из пушки.
Резиновая лодка стала погружаться. Четыре гитлеровца барахтались в воде. Я злорадствовал. Пусть узнают, что такое вода полярного моря. Ее температура ниже нуля! Прошлой осенью у нас прибоем угнало единственную нашу шлюпку. Я бросился ее догонять, но меня так ошпарило, словно я в кипяток попал. Лодку унесло.
Я видел, как фашисты один за другим исчезли. С подводной лодки им даже не успели оказать помощь, так быстро они скрылись под водой. Тут я потерял сознание…
Когда я пришел в себя, подводной лодки уже не было. На том месте, где лежал Терехов, в развороченных камнях чернела воронка.
Сколько я так пролежал — не знаю. Очнувшись, пополз к камням, где остались Федя и Мария Семеновна. Левая нога и рука плохо слушались. В ушах гудело, перед глазами шли круги.
Я напрасно полз. Можно было идти: гитлеровцы ушли. Не решились высадить десант.
Я нашел Федю. Он скорчившись сидел возле матери и молча смотрел на нее. Он не плакал. Когда я подошел, мальчик бросился ко мне, вцепился в меня. Оказывается, он думал, что и я убит. Отца он не нашел. Даже не понял, куда тот исчез…