Провал в прошлое

Я бежал из последних сил. Мышцы разрывались от перегрузок. Сердце, казалось, перекочевало в голову и принялось отчаянно ломиться наружу, намереваясь пробить виски. Лёгкие судорожно гоняли ещё прохладный утренний воздух сквозь пересохшее горло, напоминая работу кузнечных мехов в мастерской отца. Украшенные мутными розовыми кругами глаза заливало потом и слезами. Ноги стали свинцовыми, вот-вот норовя выйти из подчинения, чего я, как раз, и боялся больше всего.

— Стой, сучёнок! — донеслось позади. — Пристрелю урода!

— Кончай его, Мозоль, не догоним! — прокомментировал

Топот преследователей заглушили ружейные выстрелы. Над ухом прошелестело, и тут же в кромку вершины холма, куда я карабкался, хлюпнула порция картечи, вздыбив облачко коричневой пыли.

Ещё немного, несколько шагов до спасения. За гребнем они меня не достанут. Завалы Мёртвого леса я знаю, как свои пять пальцев. Главное оббежать холмовейник, расположенный справа в самом начале длинного гребня возвышенности…

Сухо защёлкал револьвер. Правая нога предательски теряет опору. Со всего маху падаю лицом в колючее крошево иссохшей глины. Руками успеваю схватиться за обрывистый край вершины холма, что спасает от сползания вниз. Над головой просвистела пуля, другая обожгла бедро. Всё, я покойник!

Боль в разбитом носу, досада, горечь недавней утраты — на миг сковали сознание, парализовали загнанное тело. По инерции втягиваю воздух ртом и тут же, задрав голову, захожусь в приступе кашля от пыли, что попала при вдохе.

— Стреляй, Мирон, у меня патрон перекосило! — проорал у подножья Мозоль.

Благо, что есть у человека такая штука, как злость. Именно она дала мне силы и собрала волю в кулак. Срывая ногти, подтягиваюсь. Носки ботинок упорно скребутся по склону. Ещё немного, несколько отчаянных рывков и я на другой, покатой стороне холма.

Запоздало ахает револьвер. Кувырком перекатываюсь вперёд. На карачках семеню некоторое время, чтобы не угодить под пули. В резко наступившей тишине приглушенно доносится матерная тирада бандитов, затем грузные шаркающие шаги по склону. Со стороны дома послышался рёв приближающихся мотоциклеток.

Эти твари некрозные, похоже, так просто не отстанут. Если парочка на колёсах догадается заехать на холм с другой стороны, то могу и не успеть. Нужно спешить…

Утирая кровавые пузыри над губой, что есть мочи, припускаю под горку. До завалов из обгорелой полусгнившей древесины рукой подать. Только вот звук моторов совсем не радует. Догадались уроды и прут в объезд. Придётся взять поближе к холмовейнику. Хоть бы ползуны попрятались, а то ненароком заплюют кислотой.

Меняю направление к подножью высокой кучи окаменевших палок, костей, обломков бетона и кусков проржавевшего железа. Кое-где чернеют не закрытые с ночи проходы. Вот же твари! Чего им не спится?

Я, конечно, знаю ответ. Ведь солнце только-только показалось из-за горизонта и тут ещё тень от холма. Но на душе-то не легче — наоборот.

Стараюсь делать шаги шире, царапина на бедре трётся о грубый шов штанины, вызывая дополнительную боль. Боковым зрением замечаю движение слева — вот и мотоциклетки. Навскидку оцениваю свои шансы — не густо: похоже к началу завалов прибудем одновременно. А у отморозков ведь ещё и оружие; правда, стрелять на ходу да при такой тряске…

Полностью переключаюсь на себя, вернее на отрезок пути, от которого зависит моя жизнь. Вот и холмовейник. В одной из нор, кажется, что-то мелькнуло. Только не это! Душу обдало холодом. Лучше умереть от пули, чем заживо раствориться в кислотных плевках солдат-ползунов.

Новая порция страха открыла второе дыхание. Боль, смертельная усталость, кровавые сопли, мешающие нормально дышать, приближающийся рёв моторов — всё отодвинулось на задворки восприятия окружающей действительности. Главное теперь: не оступиться, не упасть и добежать…

Четыре ружейных выстрела буквально слились в один — это подключились обрезы мотоциклистов. По холмовейнику сыпанула картечь. Но я уже миновал мерзкую кучу мгновение назад и не видел последствий. В двух десятках шагов щетинистые дебри завалов. Вот он, древний Мёртвый лес. Остался последний короткий рывок. Бандиты явно не успевали, на скорость их приближения повлияла неровная поверхность склона.

Окрылённый почти состоявшейся победой в гонке на выживание, перепрыгиваю обломок бетонной плиты и… проваливаюсь сквозь землю. Единственное, что отметило сознание — это, мелькнувшую перед глазами, ровную кирпичную кладку и тупой удар затылком обо что-то твёрдое.

Тонкий мерзкий звон взорвал голову. Мутные яркие круги поплыли перед глазами, словно волны от брошенного в воду камня. Тело качнуло на этих волнах и, сжавшиеся, было, внутренности хлынули из организма наружу. Меня рвало. Нет, выворачивало наизнанку. Каждый новый вдох ядовитого едкого воздуха мёртвой хваткой тянул желудок к горлу, не давая возможности насытить лёгкие необходимым пропитанием. Сколько это продолжалось — не знаю. Время начинало свой ход в момент очередной попытки дышать и тут же обрывалось чередою спазмов. Даже мыслей никаких не возникало, некогда было думать, только память урывками записывала происходящее, и всё — на этом разумные функции оканчивались. В какой-то миг подключились рефлексы: я согнулся, попытавшись встать на колени. Тело сразу же выстрелило болью во всех своих органах и конечностях, снова ввергнув сознание в очередной омут небытия.

Второе пробуждение оказалось мучительно медленным. Сначала я ощутил слабые пульсирующие толчки в затылке. Затем они постепенно усилились, охватывая всё большие участки тела, и превратились в монотонный колючий зуд. Во рту резко проявился кислый привкус. Крылья носа, подёрнутые засохшей коркой, горели огнём.

«Где я»? — первое, что пришло на ум. Глаза безуспешно таращились в темноту, не имея возможности подсказать ответ.

На призыв откликнулась память. Яркие образы рокового утра услужливо стали складываться в общую картину, нагоняя скорбь, тоску и омут отчаянья.

Неприятности нахлынули с рассветом. Пока я мыл посуду после завтрака, отец поспешил в мастерскую, чтобы закончить ремонт багги, за которой вот-вот должны были нагрянуть отморозки из шайки Зазлобы — местного бандита и жестокого убийцы. Нам частенько приходилось восстанавливать технику и оружие этих шакалов в обмен за так называемое «покровительство великодушного воина Приозёрья». Так вот, пока я хозяйничал по дому, в мастерской случилось несчастье: лопнул крюк лебёдки, и отцу придавило руку. Услышав крик, благо окно на кухне было открытым, я со всех ног бросился к ангару, а увидев окровавленную изуродованную ладонь родителя, чуть не грохнулся в обморок. С трудом остановили кровь и уже собрались ехать к лекарю, жившему по другую сторону Сухого залива, как на двух мотоциклетках пожаловали пятеро бандитов. Сколько мы не просили, сколько не уговаривали «зазлобинцев», подождать денёк — нивкакую. Вместо своей багги «покровители» требовали наш грузовичок. Такой обмен был смерти подобен для ремесла мастеровых, коим мы зарабатывали на жизнь.