Проверка на преданность
Шрифт:
– Я хочу видеть своего адвоката, – сиплым голосом проговорил Мальцев.
– Адвокат! – язвительно процедил следователь сквозь зубы. – Он больше надзирает за тем, что вы говорите и думаете, чем помогает вам. Он вообще не вам помогает, а вот им!
Следователь потряс в воздухе ксерокопией записки, сунул ее в папку и, не прощаясь, вышел из комнаты допросов. Мальцев сидел и думал, что оказался не в положении человека, который помочился против ветра, а в положении человека, который вышел ночью в туман помочиться на скоростную трассу, и его просто смахнуло с широкой и понятной дороги огромным беспощадным грузовиком, который даже не заметил препятствия на своем пути. Он размазал человека по асфальту, превратил
Бершенин сидел напротив и всем своим длинным лошадиным лицом выражал недовольство. Он был прав, он считал себя правым, и поколебать его могло только землетрясение. Да и то не факт. Воропаев, красный от возбуждения, промакивал платком свою лысину, шею вокруг воротника белой рубашки и продолжал полыхать негодованием:
– Ты спятил, Никандрыч! Ты совсем заигрался в Сицилию! Какого хрена ты все это сделал? Ты разницу видишь между…
– Лешка, заткнись! – брезгливо процедил сквозь зубы Бершенин. – Всякое сопротивление надо давить! В зародыше! Иначе тебе самому же на шею сядут. Крутиться надо, вертеться, а не в разговоры и убеждения играть. Теперь он пришипился как ежик и молчит. И ты на меня не дави! Сказал – так будет, значит, будет. Если понадобится, ему в пробирках любимые пальчики его близких в СИЗО передавать начнут!
– Дурак ты, Никандрыч, ой, дурак! Это же бандитизм, это же…
– Называй как хочешь, но я свои деньги спасать намерен любой ценой. А ты готов отдать? Если готов, то скажи прямо. Я один управлюсь, и один все получу. Только уж ты потом не канючь, не скули, что ты свой вклад вносил, что тоже участвовал. Вспомни вот эту минуту, как плевался и платком утирался. И вспомни, кто решение принял, кто все на себя взял.
– А если он на сотрудничество со следствием пойдет, если там следователя вдруг поменяют, если какой-нибудь хлыщ в Москву стуканет, и оттуда бригаду пришлют?..
– Леша, ты чего этими делами занялся, если всякого чиха боишься? Я сказал тебе, что в полиции все решается так, как я велел? Сказал. Там все не просто на контроле, там все на кукане сидит. И этот твой Мальцев – козявка! Сломался он уже, пополам сломался! Ты думаешь, что я дам всякой шушере рот раскрывать? Ты как хочешь, а я за свои «бабки» кого угодно удавлю. И бабу его, и девку…
– И меня, – криво ухмыльнувшись, закончил мысль Воропаев.
– Предашь, так и тебя не пожалею. Я люблю людей, пока они со мной в одной команде, в одной лодке, а не по другую сторону баррикад. Не люблю баррикад. Я вообще никакие препятствия не люблю. И запомни, Леша, что обещать ты Мальцеву можешь хоть золотые горы, но за угрозы я на него очень обозлен. Ни хрена он не получит, когда выйдет. А будет дергаться, то совсем не выйдет.
Уже в коридоре Бершенин вытащил мобильный телефон и набрал номер. На том конце оказалось занято, и он, нажав отбой, решительно направился к лифту. Из лифта на первом этаже почти выбежал, быстрым шагом направляясь к стоянке служебных машин, и тут телефон завибрировал в кармане пиджака.
– Да, Владимир Никандрович, – послышался голос Боруцкого. – Вы мне звонили сейчас?
– Звонил! – в привычной своей злой манере ответил Бершенин. – Слушай меня, Сергей. Мне тут обстановка не очень нравится, а я этого терпеть не могу. Обязательно какая-нибудь сука все испортит! Подчисть там хвосты, особенно чужие. Успокоится наш друг или не успокоится, а рисковать не будем. Рано или поздно, все равно это придется делать. Так уж лучше заранее. Понял меня?
– Понял, Владимир Никандрович. Займусь. А может, нам нашего друга заткнуть прямо там, в четырех стенах? Вот вам и решение всех проблем одним махом.
– Я тебе дам «решение»! Теоретик! Гибко надо работать, гибко.
Глава 7
Со слов Быкова Антон понял, что следить за Боруцким довольно сложно. Или у него опыт большой в таких делах, или талант прирожденный, или чутье практически звериное. Использовать оперативное подразделение для наружного наблюдения полковник тоже не мог, потому что формально Боруцкий не был работником полиции. А организовывать слежку и разрабатывать другого человека – на это нужны объяснения. А если придется как-то объясняться, то начнется утечка информации, и вся операция рухнет. Приходилось использовать своих же подчиненных, но и тем Быков строго-настрого приказал при малейшем намеке на то, что «объект» засек слежку, сразу бросать его. Еще больше Быкову не хотелось вспугнуть Боруцкого.
Антон все это знал и страшно переживал, что мог оказаться виновником провала операции. Боруцкий уже несколько дней Антона не тревожил, и молодому оперативнику начинало казаться, что в его «услугах» уже не нуждаются. Означать это могло только то, что его подозревают, ему не доверяют, и виноват в этом он сам, его неосторожное поведение.
Очень не хотелось Антону провалить первое же серьезное дело, подвести Быкова. Здесь он был при очень важном и нужном деле, он мог заниматься тем, что теперь составляло смысл его жизни, – борьба с оборотнями в погонах, борьба с криминалом в полицейской среде. Если Быков сочтет его несостоятельным работником, не поверит в него, тогда сидеть Антону с бумажками до пенсии. А он хотел хватать за руку, хотел обвинять, карать. Хотел непосредственной оперативной работы, чтобы вариться в самой гуще, вплотную подойти к преступной среде.
Даже слежки Антон за собой уже не замечал. Это тоже могло означать, что Боруцкий все про него понял и теперь старается держаться подальше. Сколько раз Антона буквально подмывало взять телефон и набрать номер Боруцкого. Об этих минутах слабости он не рассказывал никому. Ни Быкову, ни тем более Полине.
Когда внутреннее напряжение, казалось, достигло наивысшей точки, Боруцкий, наконец, позвонил. Голос его был какой-то усталый, равнодушный.
– Дело есть, Антоша. Давай-ка увидимся с тобой у Администрации Кировского района.
Антон постарался не выдать напряжения и радости в голосе. Он отвечал односложно, так же равнодушно и вяло. Боруцкий, кажется, это уловил, возможно, ему даже показалось настроение своего агента наигранным. Но на его вопрос Антон нашел убедительный ответ, сославшись на то, что только что встал с постели и никак не продерет глаза. Боруцкий отнесся к этой информации снисходительно и отключился.
Через час Антон сидел в его «Тойоте» и старательно делал равнодушный вид. Есть дело – скажут, не соскучился же шеф по нему. Сегодня Антон решил рискнуть, полагая, что ему теперь уже верят по-настоящему. Во внутреннем кармане куртки у него лежал включенный немецкий цифровой диктофон, который он купил пару дней назад за личные деньги. То был не вынужденный акт, он мог убедить Быкова в необходимости такого приобретения, и тот выдал бы ему казенный диктофон, или выделил казенные деньги на приобретение. Но Антону во время этого изматывающего ожидания надо было что-то предпринять, сделать какой-то собственный вклад в операцию. Хоть такой, хоть купить диктофон. Ничего не делать он уже просто не мог.
– Ну, Антоша, пора тебе браться за серьезное дело, – сказал Боруцкий, откинувшись плечом на дверцу машины и сидя от этого немного боком. – С Лисовским все прошло нормально – парень купился. За это тебе с барышей я подкину премию, коль скоро в этом и твоя заслуга. Очень я удивился, что у Паши Лисовского морда не побитая. Хвалю! Орешек он крепкий, но ты к нему ключик нашел. Это твой плюс, умеешь работать головой, а не другими частями тела.
– Что за задание? – вежливо вернул Антон разговор в русло нового дела из русла бестолковых похвал.