Провидец
Шрифт:
Оклемавшись от страшной картины, я подскочил сзади, обхватил нападавшего двумя руками за толстую талию и рывком вверх сбросил его с напарника. Однако, тот тут же вскочил на ноги, с криком бросившись на меня. Три выстрела в туловище не остановили безумца. Он, словно клещами, вцепился в мою шею и с невероятной силою прижал к ящикам, пытаясь дотянуться зубами до лица. Лишь моё предплечье, что уперлось в его горло, служило преградой. Зловонное дыхание становилось всё ближе. Панический страх стал брать надомной верх.
Краем глаза я увидел вспышку от выстрела.
Безумец лежал навзничь, широко раскинув руки. Вокруг его головы растеклась огромная лужа почерневшей крови, в которой комом свалялись волосы, а на грязном лице на веки застыла злоба.
Тем временем, где-то на улице послышался треск пороховых двигателей полицейских броневиков. Мрачная зала водозабора в миг наполнилась канонадой шагов, трелью свистков и светом фонарей – подоспело подкрепление.
При осмотре покусанной кисти Прутникова, что выглядела весьма скверно, из головы не выходили строки письма, которое намедни пришло Элиасу от Настеньки. Безумство, желтые глаза – всё сходилось. Не теряя более времени, я отыскал Лыкова, вкратце обрисовав суть дела.
– Да Вы, Николай Александрович, гляжу рехнулись с перепугу то, – устало улыбнулся Лыков, – Сходите на воздух, глядишь попустит.
– Мне не до шуток, Иван, – ответил я, подняв на него строгий взгляд, – Одумайся, иначе людей загубишь. Помяни моё слово.
– Сделаю, – ответил серьёзно Лыков, - и людей втихомолку предупрежу. Только из уважения к Вам. Ереси по чем зря нести, думается, не станете. Будем надеяться, что всё это глупые шуточки.
– Это мудрое решение, Иван Васильевич, благодарю, – кивнул я. Когда тяжесть отлегла от сердца, уточнил, – Всех повязали? Потерь нет?
– Наши братцы все живы, здоровы. Окромя Прутникова и Ельсевича – его в ногу ранило. Из негодяев живьем только одного взяли. Остальные на глухо. Умом тронутых трое было. Откуда только взялись? Кусаться ещё лезли. Застрелили их как бешеных собак, Николай Александрович. Вот и весь сказ. Бесовщина какая-то, ей богу.
– Септикон?
– Не обнаружили.
В момент мрачных моих раздумий, связанного за спиной руками, вели мимо задержанного изменника. Я встал, как вкопанный, когда он поднял голову. Сердце вдруг бешено забилось от волнения, колени затряслись, словно у всякой кисейной барышни. Мир в один миг перевернулся с ног на голову. Разум не верил глазам от того, что этот человек был просто не способен на подобные злодеяния. Кто угодно. Только не Купцов ...
Глава 19
Где-то на подходах Нового Петрограда толпа бастующих вылилась на берег реки и увидела перед собой длинную, ломаную линию солдат, преграждавшую ей путь. Людей не остановила эта тонкая, серая изгородь. В фигурах солдат, чётко обрисованных на голубовато - светлом фоне широкой реки, не
Однако, на многих лицах явилась тень недоумения, и люди, что шли в первых рядах, немного замедлили свой шаг. Иные оглянулись назад, другие отошли в сторону, и все старались показать друг другу, что солдаты совершенно их не удивляют. Чей-то голос, соболезнуя, произнёс:
– Холодно бедолагам!..
– Они тут для порядку.
– Спокойно, войны! Смирно!
– Ура, солдаты!
– крикнул кто-то.
Офицер в жёлтом башлыке на плечах выдернул из ножен саблю и тоже что-то кричал встречу толпе, помахивая в воздухе изогнутой полоской стали. Солдаты встали неподвижно плечо к плечу друг с другом.
– Чего это они?
– спросила полная женщина.
Ей не ответили. И всем, как-то вдруг, стало трудно идти.
– Назад!
– донёсся крик офицера.
Однако толпа, что шла, словно бесконечным потоком тёмной реки, не оступилась. Несколько человек вышло вперёд и, взмахивая белыми платками, пошли навстречу офицеру. Шли и кричали:
– Мы к Государю нашему! Вполне себе спокойно!
– Назад! Я прикажу стрелять! – было им ответом.
Когда голос офицера долетел до народа, он ответила гулким эхом удивления. О том, что не допустят их до Государя, многие говорили и раньше, но чтобы стали стрелять в тех, кто идёт спокойно, с верою в силу и доброту Императора, не могли себе представить. Считали Государя силой выше всякой силы, и ему некого бояться, ему незачем отталкивать от себя свой народ штыками и пулями...
Худой, высокий человек с голодным лицом и чёрными глазами вдруг закричал:
– Стрелять? Не смеешь!..
И, обращаясь к толпе, громко, злобно продолжал:
– Что?! Говорил я - не пустят они...
– Кто? Солдаты?
– Не солдаты, а - там...
Он махнул рукой куда-то вдаль.
– Узнают, зачем идём, - пустят!..
Шум рос. Были слышны гневные крики, раздавались возгласы иронии. Здравый смысл разбился о нелепость преграды и молчал. Движения людей стали нервнее, суетливее; от реки веяло острым холодом. Неподвижно блестели острия штыков. Грозно щетинились пушки самоходных машин.
Перекидываясь восклицаниями и подчиняясь напору сзади, люди двигались вперёд. Те, которые пошли с платками, свернули в сторону, исчезли в толпе. Но впереди все - мужчины, женщины, подростки - тоже махали белыми платками.
И вдруг в воздухе что-то неровно и сухо просыпалось, дрогнуло, ударило в толпу десятками невидимых бичей. На секунду все голоса вдруг как бы замерзли. Масса продолжала тихо подвигаться вперёд.
– Пли!
Тут и там раздавались стоны, у ног толпы легло несколько тел. И снова треск ружейного залпа, ещё более громкий, более неровный. Люди падали по двое, по трое, приседали на землю, хватаясь за животы, бежали куда-то прихрамывая, ползли по земле, и всюду обильно вспыхнули яркие красные пятна крови. Они расползались, дымились, притягивая к себе взоры...