Проводница
Шрифт:
Ведь ему перерезали горло… может быть, его не смогли опознать, приняли за него другого? Мишка сказал, что его убили дома… Ну и менты решили, что, раз у него в квартире, значит, он. А это ведь может быть кто-то совсем другой…
Мозг отчаянно подкидывал в воспаленное сознание одну версию за другой, находил оправдания, подтверждения своим нелепым предположениям, цеплялся за любую возможность, лишь бы не пришлось согласиться с тем, что все это правда.
Ольга тупо таскалась за Мишкой, почти не понимая, что происходит вокруг. Они сначала долго оформляли какие-то бумаги
— Здесь, — сказал мужичок и ткнул пальнем в небольшое пространство между двумя оградками. — Сюда завтра с утра приходите и копайте.
— Нам самим, что ли? — удивился Мишка.
— А кто ж это делать будет? — удивился в ответ мужичок. — Я тут один. Надорваться мне, что ль?
— А лопаты? — поинтересовался Мишка.
— Инвентарь я дам, — оживился дядька. — И советом помогу, вы ж не знаете, как надо… ну а вы мне пузырь за совет…
— Ладно, — махнул рукой Мишка.
Он тронул Ольгу за локоть, но она не двинулась с места, сосредоточенно глядя на квадрат земли под ногами.
Послезавтра на этом месте будет вырыта яма, в которую опустят Никиту. И с этих пор эта земля будет считаться его обителью. Здесь возникнет холмик, накрытый венками, потом небольшой скромный обелиск с годами рождения и смерти …
Говорят, что вблизи мертвых, на кладбище, хорошо думать о вечности… Вздор! Ольга не могла думать дальше послезавтрашнего дня. Ей нетерпеливо хотелось увидеть его, пусть даже неподвижного убедиться, что это он, или, к своему счастью, разувериться в этом.
— Пойдем, — сказал Мишка. — Ты дорогу запомнила? Приходить к нему будешь?
— Я на похороны останусь, — глухо сказала Ольга.
— Тебе ж в рейс.
— Поменяюсь. — Она прерывисто вздохнула. — Не могу я, Мишка… Я его увидеть должна…
— Нельзя его увидеть, — испугался он — Экспертиза, сама понимаешь…
Ольга угрюмо кивнула и поплелась за ним следом На подошвы кроссовок налипла тяжелая грязь, и она, остановившись у ограды, принялась долго и тщательно скрести подошвами о железную перекладину. Мокрая земля отпадала крупными липкими комьями, на изломе которых были видны спутанные корешки пожелтевшей, выгоревшей за лето травы.
— Слышь, Оль, ты бы поплакала, — осторожно сказал Мишка.
Она безучастно пожала плечами:
— Не получается. Я, наверное, неправильная. Не хочу я плакать, Мишка. Мне как-то все равно… Может, я слишком черствая? — Она повернулась к нему и посмотрела прямо в глаза тяжелым взглядом. — Только ты не думай… Я люблю его.
— Любила… — тихо поправил ее Мишка. — Ты, Оль, привыкай.
Она дернула шеей, словно ей тер воротник.
— Вернее, отвыкай, да?
Потом они ходили в гастроном за водкой для поминок, потом в рабочую столовку в вагонном депо договариваться о закусках, потом ездили в ритуальную службу, чтоб выбрать обивку для гроба и заказать надписи на венках.
— Ты будешь что-то писать? — спросил Мишка.
Но она испуганно замотала головой. Написать — значит, признать, что его нет.
Домой Ольга вернулась уже поздно вечером. Мишка довел ее до двери и топтался рядом, пока его не увидела в окно жена Ирина. Она выскочила под дождь в одном халатике и увела Мишку домой.
В открытые окна косой дождь налил лужи. Они растеклись по полу под окнами, намочили край паласа, но у Ольги не было сил убирать. Она принесла несколько тряпок, бросила их в лужи, закрыла рамы и задернула шторы.
Вязаная кофта промокла насквозь. Ольга скинула ее на пол и обнаружила под мышками черные круги. Крашеные нитки все-таки полиняли. Черные полосы были и на голых руках, и на груди, словно цвет траура принялся проступать у нее изнутри.
Ольга упала ничком на неразобранный диван и по привычке накрыла голову подушкой. Сквозь стиснутые зубы вырвался глухой стон. Она изо всех сил хотела заплакать, но не получалось. Тогда она начала всхлипывать в голос, прерывисто дышать, чтоб вызвать этим слезы, но глаза все равно оставались сухими. Ольга выла, каталась по дивану, колотила изо всех сил кулаком по деревянному подлокотнику, но даже боли не чувствовала. Со стороны могло показаться, что она сошла с ума…
Наверное, Ксения так и подумала, когда открыла своим ключом дверь и возникла на пороге Сперва она по привычке окинула квартиру хозяйским взором и с негодованием заорала:
— Это что еще? Окна было закрыть лень?' Палас испортила, дрянь! Конечно, не ты покупала! Вот и не бережешь!
Потом, услышав глухие рыдания, заглянула в комнату и увидела катающуюся по дивану Ольгу. Сердце ушло в пятки. Ксения не на шутку испугалась.
Ольга выла в голос, кусая зубами подушку, колотя руками и ногами, но при этом смотрела на Ксению абсолютно сухими, ясными и ничего не понимающими глазами.
— Ты что это здесь устроила?! — выкрикнула Ксения уже не от злости, а от страха. — Ну-ка, остановись немедленно!
Она шагнула к Ольге, вырвала у нее из рук подушку и изо всех сил ударила по щеке. Голова Ольги дернулась, откинулась назад и стукнулась о стену. От удара она перестала колотить руками и замерла у стены, словно тряпичная кукла, у которой выдернули пружинку завода.
Ксения бросилась к ней, упала рядом на колени, обхватила ладонями лицо.
— Оля, деточка, что с тобой?! — заголосила она. — Деточка моя! Ты меня слышишь?! Оля!!!
От ее истошного крика глаза Ольги понемногу приобрели осмысленное выражение. Губы искривила гримаска.
— Да слышу я, не ори… — медленно выговаривая каждое слово, словно пробуя его на вкус, сказала она наконец. — И отстань от меня… Отцепись…
— Ну, слава богу, — горько вздохнула Ксения, поднимаясь с колен. — Я уж думала, ты коньки двигаешь… Дури, что ли, накурилась, гадина?
Тяжело опираясь руками о стену, Ольга поднялась на ноги и пошарила в кармане джинсов. Достала пустую промокшую пачку, скомкала в кулаке и бросила на пол. Ксения проводила пачку взглядом, но промолчала.