Провокатор
Шрифт:
– Вот я к тебе как раз и с делом, – погладил пальчиком голую грудь товарища Квасницкий и пригубил рюмочку. – Надел бы портки, а то прямо глаз некуда положить.
– Стесняешься?
– Разговор серьёзный ждёт.
– А у тебя другие бывают?
– Жизнь заставляет всё время клыками грызть.
– А мне не к спеху, – рассерчал Жмотов, во хмелю он становился несговорчив. – Мне до вечера ещё дурака валять. Давай, выкладывай свои секреты.
– Считаешь, что готов?
– А я всегда, как хороший солдат, – захохотал тот. – В
– Ну что ж, вижу – бодро держишься. – Квасницкий поднялся, заходил по комнате, кивнул со значением на дверцу за шкафом. – Гарантируешь?
– Без намёков, – повёл бровями Жмотов. – Порода не позволяет шпионить.
– Ну, ну, – отошёл всё же подальше к окну Квасницкий. – Шекспир предупреждал: женщине доверять – утром можно не проснуться.
– С кем ни попадя спать не следует, – буркнул Жмотов и ещё рюмочку хлебнул.
– Значит, так?
Жмотов только на стол склонился и голову рукой подпёр, как послушный школьник:
– Толкуй, а то в сон вгонишь.
– Тогда… с чего бы начать?
– С начала, – сомкнул веки Жмотов, но так натурально, что, испугавшись, Квасницкий перестал дурачиться и отчаянно пальнул:
– Есть шанс вляпаться в дерьмо!
– О! Как это не по-вашему, Игорёк, как не аристократично…
– В паскудную историю мы уже вляпались, мой дружок, теперь нам грозит новое счастье.
Жмотов лишь ресницами дрогнул, тычась носом в ладошку.
«Ему сейчас, конечно, на всё накласть, а через десять – пятнадцать минут он совсем никакой будет, – с тоской подумалось Квасницкому, но другая мысль подтачивала: – А может, так оно и лучше? Он всё успеет услышать, многое запомнит, главное поймёт, и это останется в его памяти навсегда. О прочем пусть сам кумекает. Если трезвым был, вспомнил бы о таких химерах, как совесть, о других высоких материях. А так – и мне, и ему легче…» Сия перспектива вписывалась в его расчёт. И он ударил в лоб:
– Дело контриков, которое тебе и Минину поручили, гнилое.
Жмотов приоткрыл один глаз, впился им в говорящего.
– На нём, скорее всего, Подымайко и погорел.
У Жмотова вспыхнуло интересом второе око.
– Это версия…
Жмотов обмяк, хмыкнув.
– Но версия рабочая! Она процентов на девяносто пять потянет. А этот урод! – Квасницкий хлопнул ладошкой по столу так, что фарфоровые чашечки в итальянском шкапчике Веры Павловны жалобно задребезжали. – Наш бестолковый баран мне это дело навязывал! Представляешь?
– Игорёчек, – откинулся на спинку стула Жмотов, млея и улыбаясь. – Но так сразу о родственнике!.. Даже мне… Зачем же?
Он изобразил осуждение и закачал головой:
– Ох, ох, ох! Разве можно так о начальстве и тем более за глаза…
– Замолчи! Тебе б только посмеяться! А он меня в это дерьмо хотел упечь.
– Ну что ты? Ты ж сказал, что нам со Степанычем там копаться? Значит, ты с ним обо всём договорился. А? По-родственному? А мы уж со Степанычем в этом дерьме
– Хватит! – отставил водку в сторону Квасницкий. – Думай своей бестолковкой, пока что-то соображаешь, а то обижаться будешь, что не всё объяснил.
– Так объясняй, – нахмурился тот.
– И я тебя в последний раз прошу! – чуть не взвизгнул Квасницкий. – Я тебя умоляю! Не тычь ты мне в нос этим родственником!
– Не понял? Я-то при чём?
– Я ещё не женат.
– Ну?
– Подковы гну! Наши отношения с Натальей Львовной не дают оснований считать, что и на службе я должен стелиться под её папашу. Тем более что мы, как известно, юридически с ней пока не оформлены.
– Вона как!.. – Жмотов всё же потянулся к графинчику и плеснул себе в рюмку, тем более что Квасницкого это уже не заботило.
– Развозят трёп! Вот народ! Не оттащишь некоторых, так и прут в твоём брюхе пошмонать!
– Ты меня ждёшь, а сама с лейтенантом живёшь, – опешив, запел Жмотов и за портсигаром полез.
– И прекрати свои идиотские подковырки! – ожёг его глазом Квасницкий. – От них тошнит.
– И я же виноват, – поджал губы товарищ, но смолк, с удивлением ожидая продолжения, ему уже явно не дремалось.
– Ты слышал, чем занимался последнее время наш висельник?
– Подымайко?
Квасницкий хмуро кивнул.
– Чего ж ты о нём так, Игорёк? Вчера душевно посидели, разошлись, можно сказать сердечно…
– Вчера ради дела посидели.
– Ради дела?
– И ладно. Всё не без толку, – отмахнулся тот.
– Вона как! Тебе суть нужна?.. Память почтили боевого, так сказать, товарища, а ему смысл…
– Сегодня всё развернуло в другую сторону! – вытаращил глаза на приятеля Квасницкий, очки с носа уронил, полез на пол их отыскивать. – А-а-а, чёрт!
Жмотов лениво нагнулся, помог товарищу в один момент, как будто и не брал в рот ни грамма.
– Ахапкин меня ошарашил! – трясло Квасницкого. – И потом! Что мне рассусоливать по поводу того психа? Повесившись, он всех нас подставил! Всю «контору»!
– А конкретно можно? – напрягся Жмотов так, что морщины лоб избороздили и жилы на шее выступили, его задел пренебрежительный тон приятеля. – Чего ты так о мужике?
Квасницкий с опаской оглянулся на дверцу в стенке за шкафчиком, наклонился над столом к Жмотову и, вытянув шею, зашептал:
– Они с Ахапкиным затеяли дельце про молодёжную организацию сварганить. Точь-в-точь такое, на котором Абакумов летом спалился. И у нас оно, похоже, тоже лопнуло. Не знаю, но что-то не получилось. Скорее всего, Подымайко заартачился. Голову, сука, поднял! Стопорить начал…
– Савелий Михеич?
– Михеич, Михеич! Что ты так за этих старперов задницу дерёшь! Они тебе родственники? Друзья дорогие?
– Слушай, Игорёк! – начал подыматься Жмотов. – Я могу и по мордасам! Не надо так о Степаныче и Подымайко.