Проза о стихах

Эткинд Ефим Григорьевич

Но многое и расходится.

В первом варианте больше торжественно-архаических слов, чем во втором: глас возвысила; днесь; багряница; во храмину мою. Это существенно, но данный факт важен не сам по себе, а в сочетании с другим, не менее значительным фактом.

В первом варианте фразы совпадают со стихами-строками, распределяясь более или менее регулярно:

Первая фраза - 1 стих

Вторая фраза - 1 стих

Третья фраза - 1 стих

Четвертая фраза - 1 стих

Пятая фраза - 1 стих

Шестая фраза - 2 стиха

Седьмая фраза - 4 стиха

Восьмая фраза - 3 стиха

Речь Клеопатры звучит здесь торжественной декламацией. В соответствии с законами александрийского

стиха каждая строка распадается на два симметричных полустишия:

Забыты мною днесь // венец и багряница!

Простой наемницей // на ложе восхожу...

...О боги грозные, // внемлите ж, боги ада,

Подземных ужасов // печальные цари!..

Эта симметрия проведена до самого конца; она придает монологу Клеопатры медлительность, стройность, особое возвышенное спокойствие - вопреки самому смыслу монолога, в котором царица говорит о страсти, о чудовищных условиях своей любви, о неминуемой гибели жертвующих жизнью любовников. Таков здесь характер Клеопатры - царственный, величавый, жестокий. В этом монологе слышен отзвук трагедий французского классицизма, он ближе всего к монологам трагических героев Пьера Корнеля. Пожалуй, ни в одном из своих произведений Пушкин так не приближается к стилю классицистической трагедии, как в этом монологе египетской царицы.

Сравним: в одной из ранних и в то время лучших русских трагедий "Сорена и Замир" П.Н.Николаева (1784) - Сорена, супруга князя половецкого Замира, молит российского царя Мстислава не разлучать ее с Замиром:

Бесчувственный Мстислав, источник бед моих!

Смотри... несчастная... лежит у ног твоих

В отчаяньи, слезах, стеняща, полумертва.

Смягчись!.. или рази!.. перед тобою жертва!

Но без Замира жить минуты не хочу,

Вослед за ним и в ад с весельем полечу!

И льзя ли без него мне в сем остаться мире,

Когда душа моя заключена в Замире?

Коль смерть ему нарек, Сорене нареки

И, медля казнь мою, не множь моей тоски!

Вынь меч!.. и обагри в крови невинной руки!

Вынь меч!.. и пресеки мои несносны муки!..

Сорена произносит этот монолог в состоянии почти безнадежного отчаяния. И все же александрийский стих ее монолога сохраняет стройность и спокойное величие, торжественную плавность и идеальную симметрию:

Вынь меч!.. и обагри // в крови невинной руки!

Вынь меч!.. и пресеки // мои несносны муки!..

Симметричны полустишия, целые строки, двустишия, четырехстишия. Закон симметрии неукоснительно соблюдается в классицистической трагедии - живая, непосредственная интонация едва может пробиться сквозь кованую форму александрийского стиха, о котором П.А.Вяземский - правда, много позднее писал:

...свободные певцы

Счастливой вольности нам дали образцы.

Их бросив, отдались мы чопорным французам

И предали себя чужеязычным узам.

На музу русскую, полей привольных дочь,

Чтоб красоте ее помочь,

Надели мы корсет и оковали в цепи

Ее, свободную, как ветр свободный степи.

("Александрийский стих", 1853)

Пушкинская Клеопатра 1824 года похожа на эту музу - она затянута в корсет, "окована в цепи", ей свойственна тяжелая поступь, медлительная певучесть и размеренность классицистических героинь.

Та же речь Клеопатры во втором варианте построена совершенно иначе. Она страстна и необычайно динамична. Монолог начинается словом "клянусь", которое грамматически не связано с последующим текстом и подхвачено лишь в восьмом стихе повторенным "клянусь", а в пятнадцатом стихе еще раз. Синтаксическая схема монолога: "Клянусь... (о матерь наслаждений, тебе неслыханно служу и т.д.) (Внемли же, мощная Киприда и вы... о боги...

и т.д.) Клянусь - ...моих властителей желанья я сладострастно утолю и т.д. (но только наступит утро) - клянусь - под смертною секирой глава счастливцев отпадет". Синтаксическая несогласованность отдельных частей, повторы слова "клянусь", переносы из одного стиха в другой, неравномерное распределение предложений по строкам, а, кроме того, превращение всего текста как бы в одну запутанную, но стремительную фразу, переброшенную от первого "клянусь" к третьему,- все это сообщает монологу страстность, почти лихорадочность; во всяком случае, страсть преобладает в нем над рассудком, от царственной величавости и гармонической симметрии первого варианта тут ничего не осталось.

Перед нами другая Клеопатра. Это героиня не французской классицистической трагедии, а скорее романтической поэмы - порывистая, увлеченная своей кровавой идеей, страшная, но и пленительная женщина.

Недаром интонация ее монолога близка к монологу другой страстной женщины - на этот раз из романтической поэмы "Бахчисарайский фонтан" (1821-1823); Зарема заклинает княжну Марию уступить ей Гирея:

Не возражай мне ничего;

Он мой! он ослеплен тобою.

Презреньем, просьбою, тоскою,

Чем хочешь, отврати его;

Клянись... (хоть я для Алкорана,

Между невольницами хана,

Забыла веру прежних дней;

Но вера матери моей

Была твоя) клянись мне ею

Зарему возвратить Гирею...

Любопытно, что даже содержание или, точнее, сюжет монологов похож: Клеопатра клянется сама, Зарема требует клятвы от соперницы; Клеопатра захлебывается собственной клятвой, Зарема - требованием клятвы.

Клеопатра

Клянусь... (о матерь наслаждений...)

...клянусь... клянусь...

Зарема

Клянись... (хоть я для Алькорана... забыла веру...)

...клянись мне ею...

Перед нами романтические героини, раздираемые неукротимыми страстями, поглощенные безграничным себялюбием, снедаемые бешенством желаний. Зарема и Клеопатра - как они различны по судьбе, по окружению, по культуре, но и как они близки друг другу по романтичности характера!

О той, первой, Клеопатре можно было сказать: "...гордый глас возвысила царица". О второй этого сказать нельзя, и нельзя сказать о ней, как в первом варианте (раньше монолога) говорится:

...Клеопатра в ожиданье

С холодной дерзостью лица:

"Я жду,- вещает,- что ж молчите?.."

Вторая Клеопатра не "вещает", не "речет", не "с видом важным говорит" все эти слова из первого варианта. Перед нами другая героиня - не царица, а женщина.

А раз другая героиня, значит, и содержание другое. Новый стиль оказался и здесь новой характеристикой, новым поэтическим содержанием.

Единство содержания и формы - как часто мы пользуемся этой формулой, звучащей вроде заклинания, пользуемся ею, не задумываясь над ее реальным смыслом! Между тем по отношению к поэзии это единство имеет особо важное значение. В поэзии всё без исключения оказывается содержанием - каждый, даже самый ничтожный элемент формы строит смысл, выражает его: размер, расположение и характер рифм, соотношение фразы и строки, соотношение гласных и согласных звуков, длина слов и предложений и многое-многое другое. По-настоящему понимать поэзию значит понимать ее содержание не в узком, привычно-бытовом, а в подлинном, глубоком, всеобъемлющем смысле этого слова. Понимать форму, ставшую содержанием. Понимать содержание, воплотившееся в единственно возможной, им порожденной, им обусловленной форме. Понимать, что всякое, даже малое изменение формы неминуемо влечет за собой изменение поэтического содержания.