Прозрачные вещи
Шрифт:
"Довольно занятный случай. Сидит напротив девушка и читает..."
"Прошу прощения", – ласково сказал секретарь, и сложив второпях нацарапанную записку, протянул ее Хью.
"Мистеру R. неприятно любое упоминание о мисс Мур и ее матери."
И я его не виню. Но куда подевался такт, прославивший Хью? Легкомысленный Хью отличнейшим образом знал положение в целом, его просветил Фил, – не Джулия, девушка хоть и не целомудренная, но скромная.
Эта часть просвечивания выйдет у нас скучноватой, но мы обязаны завершить настоящий отчет.
В один прекрасный день мистер R. с помощью наемного соглядатая установил, что у его жены Мэрион роман с Христианом Пайнзом, сыном известного в мире кино человека, ставившего картину "Золотистые окна" (шатко основанную на одном из лучших романов нашего автора). Мистера R. это весьма устраивало, поскольку он напропалую ухаживал за Джулией Мур, своей
11
Джулия любила высоких мужчин с сильными руками и гpустью в глазах. Хью познакомился с ней на пpиеме в одном из нью-йоpкских домов. Дня два спустя он снова столкнулся с ней у Фила; она спpосила, не желает ли он посмотpеть "Звезду пирушки", нашумевшую "авангаpдную" пьесу – у нее было два билета, для себя и для матеpи, но матеpи пpишлось уехать из Вашингтона по делу (связанному, как пpавильно догадался Хью, с pазводом): так не согласится ли он составить ей компанию? В искусстве "авангаpд" означает не многим больше подлаживания под какую-нибудь отчаянно смелую обывательскую моду, и потому, когда pазъехался занавес, Хью без удивления обнаpужил, что его собиpаются потчевать видом голого анахоpета, сидящего посpеди пустой сцены на тpеснувшем толчке. Джулия захихикала, пpедвкушая чудный вечер. Хью пришлось огромной стеснительной лапой накрыть ее детскую ладошку, ненароком павшую ему на колено. На взгляд сластолюбца она – с ее кукольным личиком, наклонным разрезом глаз и топазовыми слезками в мочках ушей, с легкими формами под оранжевой блузкой и черной юбкой, с нежно сочлененными конечностями и с экзотически гладкими волосами, ровно подрезанными на лбу, – была удивительно мила. Не менее милой представлялась и мысль, что мистер R., похвалявшийся интервьюеру наличием у него немалой телепатической силы, в настоящий момент пространствавремени должен испытывать в своем швейцарском прибежище ревнивые корчи.
Поговаривали, будто после первого представления пьесу запретят. Буйные молодые манифестанты, коих изрядное число собралось, чтобы на всякий случай попротестовать, ухитрились-таки сорвать тот самый спектакль, который они пришли защитить. Взрыв нескольких карнавальных петард наполнил зал горьковатым дымом, шустрое пламя побежало по змеистым лентам зеленой и красной туалетной бумаги, и публику пришлось эвакуировать. Джулия объявила, что умирает от разочарования и жажды. Прославленный бар при театре оказался безнадежно заполнен, и "в сиянии райской упрощенности нравов" (как в иной связи писал мистер R.) наш Персон повез девушку к себе на квартиру. Не стоило бы ему загадывать – после того, как слишком страстный поцелуй заставил его обронить в такси несколько нетерпеливых огненных капель, – оправдает ли он ожидания Джулии, которую R., если верить Филу, совратил еще тринадцатилетней, в самом начале бедственного брака ее матери.
Холостую квартирку, которую Хью снимал на шестьдесят пятой восточной улице, ему подыскала фирма. И так уж совпало, что именно в этих комнатах Джулия тому два года назад навещала одного из лучших ее молодых любовников. Ей хватило вкуса смолчать, но призрачный образ юноши, чья смерть на далекой войне так сильно ее поразила, то выходил из ванной, то рылся в холодильнике, – и вообще так странно замешивался в пустяковое дело, которым ей предстояло заняться, что она не позволила ни расстегнуть на себе молнию, ни уложить себя в постель. Разумеется, после приличного промежутка малышка пошла на попятную и вскоре уже помогала огромному Хью в его бестолковом любодействе. Однако едва прервалась привычная череда тычков и запышек, и Хью с неумело деланой бойкостью отправился за новой порцией выпивки, как образ бронзоватого и белозадого Джимми Мейджера вновь заместил костлявую реальность. Она обнаружила, что зеркало одежного шкапа, если смотреть из кровати, отражает ту же постановку для натюрморта – апельсины в деревянной чаше, – что и в короткую, словно жизнь цветочной гирлянды, пору Джима, ненасытного пожирателя этого лакомства долгожителей. Оглядевшись, она обнаружила источник видения в складках своей яркой одежды, брошенной на спинку стула, и почти пожалела об этом.
Следующее их свидание она в последний момент отменила, а вскоре за тем укатила в Европу. В душе Персона этот роман оставил след немногим больший пятнышка светлой помады на бумажной салфетке – и романтическое ощущение человека, державшего в объятиях возлюбленную великого писателя. Впрочем, время берет в работу эти эфемерные приключения, сообщая воспоминанию новый букет.
Ну вот, наконец, мы видим драный лист " La Stamрa" и пустую бутылку из-под вина. Строительство шло полным ходом.
12
Строительство шло полным ходом в окрестностях Витта, и целый склон холма, на котором он, как ему было сказано, сможет найти виллу "Настя", оказался изрыт и измызган. Ближайшее его окружение было так или иначе прибрано, образуя оазис тишины посреди гремящей и лязгающей дичи канав и кранов. И даже дамский магазинчик поблескивал среди лавчонок, обступивших полукругом свежевысаженную молодую рябину, под которую уже нанесли всякого сору вроде пустой пролетарской бутылки и такой же итальянской газеты. Здесь способность ориентироваться покинула Персона, но женщина, торговавшая поблизости яблоками с лотка, наставила его на истинный путь. Чересчур привязчивая большая белая псина неприятно затрусила следом за ним, но, окликнутая женщиной, отстала.
Он полез вверх по крутой асфальтовой стежке, шедшей вдоль белой стены, над которой виднелись ели и лиственницы. Узорчатая дверца в ней вела к какому-то лагерю или школе. Из-за стены доносились крики игравших детей, потом над нею проплыл и приземлился к ногам Персона бадминтонный волан. Персон оставил его без внимания, он не принадлежал к породе людей, услужливо подбирающих вещи для посторонних, – перчатки, укатившуюся монету.
Чуть дальше проем в каменной стенке обнаружил короткую лестничку и дверь беленого бунгало с надписью французским курсивом "Вилла Настя". Как часто случалось в романах R., "на звонок никто не ответил". Хью заметил пообок крыльца ступеньки, спускавшиеся (после дурацкого-то восхождения!) в едкую сырость самшита. Обогнув дом, они привели его в сад. Широкий и мелкий бассейн, лишь наполовину достроенный, соседствовал с небольшой лужайкой, в середке которой, загорая, покоилась в полотняном кресле дебелая дама средних лет с болезненно малиновыми конечностями, намазанными чем-то жирным. Экземпляр, и без сомнения тот же самый, "Фигур" и так далее со сложенным письмом заместо закладки (коего, по нашему мнению, было бы лучше Персону не признавать), лежал поверх сплошного купальника, в который была упрятана основная часть ее туловища.
Мадам Шарль Камар, рожденная Анастасия Петровна Потапова (весьма почтенная фамилия, превращенная ее покойным супругом в "Патапуф"), была дочерью богатого скотопромышленника, который вскоре после большевистской революции эмигрировал с семейством из Рязани в Англию через Харбин и Цейлон. Она давно уж свыклась с необходимостью развлекать то одного, то другого из молодых людей, обмороченных непостоянной Армандой; однако этот новый ухажер оказался одет, будто прикащик, и было в нем что-то еще (твоя одаренность, Персон!), озадачившее и раздражившее мадам Камар. Она предпочитала, чтобы люди умещались в какие-то рамки. Швейцарский юноша, с которым Арманда в эту минуту каталась на лыжах в вечных снегах высоко над Виттом, – умещался вполне. То же и близнецы по фамилии Блэйк. То же и сын старого горного гида, златоволосый Жак, чемпион бобслея. А мой долговязый и хмурый Хью Персон в этом ужасном галстуке, вульгарно пристегнутом к дешевой белой сорочке, и в невозможном каштановом костюме не принадлежал к миру, который она почитала приемлемым. Услышав, что Арманда развлекается неведомо где и едва ли воротится к чаю, он не потрудился скрыть удивление и досаду. Стоял, поскребывая щеку. Испод его тирольской шляпы потемнел от пота. А письмо его Арманда получила?
Мадам Камар ответила неразборчивым отрицанием, – она могла бы свериться с предательской закладкой, но по безотчетной материнской осмотрительности воздержалась от этого. Взамен она сунула книжицу в свою садовую сумку. Хью машинально заметил, что на днях навещал ее автора.
"Он ведь, по-моему, живет где-то в Швейцарии?"
"Да, в Диаблоне, около Версекса."
"Диаблоне всегда напоминает мне русскую "яблоню". Хороший дом у него?"
"Да как вам сказать, мы встретились в Версексе, в гостинице, не у него дома. Я слышал, что дом очень просторный и старомодный. Мы-то говорили с ним о делах. Конечно, в доме вечно полным-полно его, ну, довольно беспутных гостей. Я обожду немного, а там и пойду."