Прозрение
Шрифт:
Скорее всего, был уже конец мая, примерно два месяца спустя после весеннего равноденствия. Ночь была теплой и темной, ее сменили неторопливый туманный рассвет и утро, полное птичьего щебета. Было хорошо идти вот так, на свободе, оставив позади зависть и жестокость лагерной жизни. Я весь день шел весело, с легким сердцем, удивляясь, почему это мы так долго терпели хамство и всяческие запугивания со стороны Итера и Бриджина. Но вечером мы на всякий случай костра разжигать не стали и залегли в густой траве; стоило мне подумать о том, что они, возможно, станут нас преследовать, и настроение у меня сразу упало. Из головы не выходили мысли о несчастном Булеке; вспоминал я и остальных: Таффу, который, став дезертиром, был вынужден расстаться не только с армией, но и с семьей, женой и детьми, которых очень любил, и теперь уж, на-верное, никогда больше не увидит; простодушного Бакока, который не знает даже названия той деревни, где рабом появился на свет. Эти люди были добры ко мне. И клятву верности Лесным Братьям я давал с ними вместе…
– Тебя что-то мучает, Гэв? – спросил Чамри.
– Понимаешь, у меня такое ощущение, что я убегаю и от Бакока с Таффой, и от остальных, – сказал я.
– Они тоже могли убежать, если б захотели, – возразил Венне, но сказал это так быстро, что я понял: он думает о том же, что и я, и тоже пытается оправдать перед собой наш побег, наше дезертирство.
– Булек убежать не мог, – сказал я.
– Ничего, он теперь и без побега далеко от них, куда дальше, чем мы, – попытался успокоить меня Чамри. – Не мучай себя понапрасну, Гэв. Булек сейчас дома… Ему уже почти хорошо. А ты, Гэв, слишком уж верный, вот в чем твой главный недостаток. Не надо оглядываться назад. Увидел – и поскорей проходи мимо, так-то оно лучше.
Это показалось мне странным: что он имел в виду? Я ведь никогда не оглядывался назад. И у меня не было ничего, чему я мог хранить верность, за что я мог бы держаться. Я шел туда, куда влекла меня судьба или случай. Я вдруг вспомнил те куски белой ткани из своих видений, что, извиваясь, плыли по течению реки…
На следующий день мы оказались в той части огромного Данеранского леса, где я еще никогда не бывал. Эту территорию Бриджин и Итер никак не могли считать «своей». Вокруг высились могучие темно-зеленые ели. Упавшие деревья создавали непроходимые стены и лабиринты, ибо их могучие ветви насквозь проросли бесчисленными молодыми побегами. Приходилось идти вдоль ручьев или прямо по каменистым руслам; это оказалось нелегко, потому что шли мы по воде, по скользким камням, стараясь обойти пороги и не попасть в омуты, таившиеся в густой тени деревьев. Чамри все повторял, что вскоре мы отсюда выберемся, и мы действительно наконец выбрались – на второй день пути к вечеру мы, шлепая по очередному ручью, вышли к его истоку, на открытый, поросший травой склон холма. Пока мы передыхали там, наслаждаясь ясным вечерним светом, мимо нас к подножию холма проследовало стадо оленей; остановившись не более чем в двадцати шагах от нас, они совершенно спокойно на нас посмотрели и неторопливо продолжили свой путь, сторожко подрагивая большими ушами. Венне тут же вытащил лук и бесшумно вложил в него стрелу. Еле слышно щелкнула натянутая тетива, прожужжала, точно крылья крупного жука, стрела, и шедший последним олень вдруг вздрогнул, упал на колени и прилег на траву – казалось, мирная тишина вокруг ничем и не была потревожена. Во всяком случае, остальные олени даже не обернулись и вскоре столь же неторопливо скрылись в лесу.
– Ах, и зачем только я в него выстрелил! – с досадой воскликнул Венне. – Теперь придется его освежевать.
Но с этим мы быстро управились и с удовольствием поужинали жареной олениной, да и на потом осталось достаточно. Уже в темноте, когда мы, наевшись до отвала, сидели у догоравшего костра, Чамри сказал:
– Если бы здесь было Высокогорье, я бы сказал, что ты этих оленей к себе призвал.
– Призвал?
– Это такой дар – призывать животных. У нас, например, когда какой-то брантор отправляется на охоту, он обязательно берет с собой человека, который дичь призывать умеет, если, конечно, сам брантор таким даром не обладает. Дикий кабан, лось, олень – да на кого бы они ни охотились, – все к такому человеку сами подойдут.
– Нет, я так не умею, – помолчав, тихонько пробасил Венне. – Но представить себе это вполне могу. А если я хорошо знаю какие-то места, то почти всегда знаю и то, где в данный момент находятся олени. Как и они знают, где я нахожусь. Только, если они боятся, я их ни за что не найду. А если не боятся, то сами придут. Покажутся – дескать, вот он я, я тебе нужен? Олени – они такие; сами себя отдают. И тому, кто этого не понимает, на охоте делать нечего. Он просто мясник, а не охотник.
Мы еще целых два дня шли по лесным холмам, поросшим деревьями с довольно светлой листвой, и наконец вышли на берег крупного ручья или речки.
– На том берегу начинается царство Барны, – сказал Чамри. – Теперь нам лучше оставаться на тропе и как можно сильнее шуметь – пусть знают, что мы здесь и не собираемся к ним подкрадываться, точно шпионы. – Так что мы, топая, по словам Венне, точно стадо диких свиней, и разговаривая в полный голос, двинулись по тропе и довольно скоро услышали окрик, приказывавший нам остановиться. Мы замерли на месте и увидели, что по тропе к нам идут двое мужчин – один высокий и худой, а второй низенький и толстый.
– Эй, вы хоть знаете, куда попали? – спросил коротышка насмешливо, но без угрозы. Высокий держал наготове свой большой лук, но в нас не целился.
– В Сердце Леса, – ответил Чамри. – И очень надеемся, что нас тут приветят, Тома. Ты что, меня не помнишь?
– Вот это да, клянусь Разрушителем! Говорят, фальшивый грошик вечно в руки попадается! – Тома подошел к нам, схватил Чамри за плечи и несколько раз тряхнул в каком-то яростном приветствии. – Ах ты, горная крыса! Ах ты, паразит! Уполз ночью тайком вместе с этим Бриджином и его кодлой, и поминай как звали? И какого же черта ты-то за ними увязался?
– Это была ошибка, Тома, – честно признал Чамри и покрепче уперся ногами в землю, потому что Тома все продолжал трясти его за плечи. – Назови это ошибкой или как хочешь, только прости, ладно?
– Собственно, почему бы мне тебя и на этот раз не простить? – философски заметил Тома. – Я ведь далеко не в первый и не в последний раз тебя прощаю, Чамри Берн. – Он наконец перестал трясти Чамри и обратил свое внимание на нас. – Кого это ты с собой привел? Неужели своих крысят?
– Ушел я отсюда всего лишь с тупоголовыми свиньями вроде Бриджина и Итера, – сказал Чамри, – зато назад вернулся с настоящими жемчужинами, да еще и в золото оправленными, – как раз для ушей Барны. Вот это Венне, который может свалить оленя с тысячи шагов, а это Гэв, который умеет рассказывать всякие истории и знает такие стихи, которые заставляют человека то плакать, то смеяться. Веди нас в Сердце Леса, Тома!
Мы прошли еще примерно с милю по светлому лесу, где росли огромные дубы и ольховины, и вдруг попали в очень странное место.
Оказалось, что Сердце Леса – это самый настоящий город, обнесенный частоколом, с огородами и амбарами, коровниками и загонами для скота, с множеством домов, с общественными зданиями, с улицами и площадями. Все здесь было из дерева. Города, большие и маленькие, думал я, строят из камня и кирпича, а из дерева строят только сараи для скота и хижины для рабов. Но это был настоящий большой город, целиком построенный из дерева. И жителей там было полно – мужчины, женщины, дети. Я видел их в садах, в огородах, на улицах и с особым интересом разглядывал женщин и детей. А еще меня просто потрясли дома с мощными поперечными балками и двускатными крышами. А на широкой центральной площади было столько народу, что я даже остановился, испуганный. Да и Венне, шедший рядом со мной, прижался ко мне плечом, словно в поисках поддержки.
– Знаешь, Гэв, я в жизни ничего подобного не видел, – вдруг охрипнув, прошептал он. Мы оба шли за Чамри буквально по пятам, точно два козленка за матерью-козой.
Впрочем, и сам Чамри озирался с некоторым изумлением.
– Этот город и вполовину не был таким большим, когда я уходил, – сказал он. – Вы посмотрите, как они тут все здорово устроили!
– Вам повезло, – заметил Тома, наш толстенький сопровождающий. – Вон и сам Барна идет.
Через площадь к нам направлялся огромный бородатый мужчина. Очень высокий, с широкой грудью и мощным торсом, с темно-рыжими курчавыми волосами и пышной бородой, целиком скрывавшей его щеки, подбородок и грудь, с большими ясными глазами, он шел на удивление легко и плавно, словно не шел, а плыл над поверхностью земли. И стоило нам его увидеть, как мы сразу же поняли: это и есть, как сказал Тома, «сам Барна». Он посмотрел на нас дружелюбно, с острым любопытством, и Чамри воскликнул: