Прозрение
Шрифт:
– Мой любимый, - Вербовейная с трудом подняла голову, уткнулась носом в его щеку.
– Будь сильным, прошу тебя. Ради меня.
– Ты поправишься!
– Помоги мне… дать имена нашим дочерям.
Оцепенение охватило Метеора, тупое безразличие сковало его сердце, остановило мысли. Вербовейная права. Они должны назвать дочерей.
Он протянул лапу в гнездышко, дотронулся до головки темно-серой кошечки.
– Плотвичка, - тихо прошептал Метеор. Имя само сорвалось с его губ. Он давным-давно придумал имена всем своим дочерям, он молил Звездное
– Плотвичка, - с нежностью повторила Вербовейная.
– Вербочка, - Метеор погладил дымчатую черную малышку.
– Я хочу назвать ее в честь тебя.
Вербочка слабо мяукнула и схватила его за лапу. Мурлыча от нежности, Метеор осторожно отцепил ее коготки и дотронулся до своей самой маленькой, серебристо-серой, дочки.
– А это у нас Серебринка.
– Серебринка… - Вербовейная затихла, прижавшись щекой к его щеке.
– Какие славные имена… Какие хорошие…
Ее дыхание выровнялось, глаза сами собой закрылись. Обняв котят хвостом, Вербовейная теснее прижала их к себе и устало вздохнула.
Метеор зарылся носом в ее шерсть.
– Отдыхай, милая. А я буду рядом, ты знай, что я всегда рядом.
– Он забрался в ее гнездышко, прижался к боку подруги.
– Я буду беречь твой сон, буду согревать тебя, чтобы ты поспала… - Он закрыл глаза и полной грудью вдохнул нежный запах Вербовейной.
– Метеор?
Зашуршали ветки палатки, Ежевичинка тихо вошла внутрь. Склонилась над Метеором, коснулась носом его шерсти.
– Я слышала, как ты назвал своих дочерей. Какие красивые имена!
Он поднял голову. Как долго он тут пролежал?
Голос Ежевичинки был тих, как дыхание.
– Мне так жаль… Она ушла от нас.
– Нет!
– Метеор вскочил и с ужасом почувствовал, как холодна шерсть лежавшей рядом Вербовейной.
– Нет!
– Он выбрался из гнездышка, выскочил из детской.
– Нет!
– Его отчаянный вопль разнесся по всему лагерю.
– Я никогда не обещал тебе этого!
Со всех сторон на него смотрели изумленные глаза Речных котов. Они ничего не понимали!
– Нет!
– Метеор выскочил из лагеря, помчался по мокрой траве к ивам.
– Кленовница!
– рычал он.
– Где ты? Значит, это еще одна твоя жертва? Ты сделала это, чтобы я смог стать великим? Но я не хочу быть великим, слышишь? Не хочу! Верни ее! Я забираю его назад, ты слышала? Я забираю свое обещание! Если ради величия нужно пожертвовать ею, то мне ничего не нужно! Я не хочу!
– Метеор?
– раздался из-за деревьев громкий голос Желудя.
Метеор остановился, задыхаясь. Его легкие разрывались, горло горело огнем от крика.
Желудь подбежал к нему.
– О чем ты говоришь?
– Он прижался к дрожавшему боку брата, обвил его хвостом.
– Что ты пообещал? Кому?
Метеор отпихнул его.
– Ты не знаешь! Я не могу тебе рассказать!
– Когти вины глубоко впились в его сердце, грозя разорвать.
– Я не могу никому сказать!
Желудь погладил его хвостом.
– Давай вернемся в лагерь, Метеор. Речные коты в ужасе.
Метеор
Солнечная выбежала из детской, неся в зубах крохотную Серебринку.
Метеор, очнувшись, бросился к ней.
– Куда ты ее несешь?
Солнечная отстранилась, страх мелькнул в ее широко распахнутых глазах. Ежевичинка бросилась между ними.
– Она отнесет Серебринку в палатку старейшин, чтобы уберечь от заразы. Не беспокойся, Солнечная выкормит и согреет твою дочку.
– А как же Плотвичка и Вербочка?
– спросил Метеор.
– Они спят в детской.
– А…а… Вербовейная?
– Родное имя застряло у него в глотке, грозя задушить. Ежевичинка смотрела куда-то поверх его плеча. Обернувшись, Метеор увидел, что тело Вербовейной уже лежит на поляне, под серым унылым дождем. С душераздирающим стоном он отвернулся и бросился в детскую.
– Я останусь со своими детьми!
Он снова забрался в осиротевшее гнездышко, свернулся возле Плотвички и Вербочки. Они обе дрожали в лихорадке и кашляли. Метеор обвил их хвостом, прижал к себе.
– Ш-шш, маленькие, - шептал он.
– Все будет хорошо.
Снаружи донеслись взволнованные голоса.
– Не тревожьтесь, - услышал Метеор спокойный голос Ежевичинки.
– Он горюет. Ему нужно время, чтобы оправиться.
Метеор прижал уши и крепче обнял своих котят. Они кашляли и дрожали, щуплые, как зимняя дичь, слабые, как трава. Постепенно в палатке стемнело. Пришла ночь. Метеор слышал шорох шагов и тихие голоса котов, оплакивавших Вербовейную, но не шевелился. Он нежно вылизывал своих дочек, пока они не затихли. Только тогда, успокоившись, Метеор закрыл глаза.
– Метеор.
Он проснулся. Рассвет просачивался сквозь плетеную крышу. Серая фигура Пачкуна едва виднелась в сумраке. Метеор сел. Котята откатились от него. Он протянул лапу, чтобы вернуть их обратно.
Пачкун осторожно остановил его.
– Они умерли, Метеор.
– Он опустил глаза на два маленьких тела.
– Они уже с Вербовейной.
Он говорил что-то еще, но Метеор уже не слушал. Он выскочил из гнезда, из детской, прочь, прочь…
Словно затравленный лис, он заметался по лагерю, не обращая внимания на испуганные вопли Речных котов, не видя ничего, кроме колышущегося моря шкур и расплывчатых теней.
– Горе, какое горе!
– несся ему вслед пронзительный вопль Меднохвостки.
– Только не это! За что? Котята, маленькие…
Метеор застонал, услышав душераздирающий плач Лужицы, ворвался в свою палатку. Бросившись на подстилку, он зарылся носом в мох и закрыл глаза.
Мох еще хранил слабый запах Вербовейной. Метеор подавил вопль, зажмурился еще крепче. Что бы он ни делал, обещание настигало его!
«Я проклят… Я обречен терять всех, кого люблю». Воспоминания потоком нахлынули на него, одна трагедия сменялась другой - Вербовейная, котята, Моросинка, Ледозвезд, Ракушечник… Предательство Желудя, жертва Синегривки.