Прутский поход
Шрифт:
Глава 32
— Теперь мы можем дать бой османам, нам бы только эскадру к походу приготовить, пушки еще не все установлены, государь. Но мы поспешаем — от рассвета до заката команды трудятся!
Впервые в Таганрогском заливе собрался столь большой русский флот — дюжина многопушечных кораблей, два старых фрегата, полдесятка галер, яхта, четыре десятка небольших парусных и гребных судов. Среди последних половина была новой постройки, их прошлым летом заложили на воронежских верфях. Небольшие по размерам
Все они не произвели на опытного моряка, каким был генерал-адмирал Апраксин, серьезного впечатления. Да и с чего бы — всего полудюжина скампавей — «полугалер», и три 16-ти пушечных шнявы не вызвали у него любопытства. Обычные корабли, наспех построенные, тяжелые на ходу — но флоту требовалось немедленное усиление, и он его получил за очень короткое время, благо верфь в самом Воронеже не отправили в Николаев, как Тавровскую, где строили многопушечные корабли.
Однако были другие суда, совсем уж маленькие, похожие на фуркаты, с полудюжиной пар гребных банок, но совершенно разные по своему предназначению. Они получили название «канонерских лодок», ибо такие прошлой осенью построили для плавания по Дунаю и его притокам. Восемь вытянутых двухмачтовых суденышек, но носу и корме вооруженных двумя короткими пушками, похожими на короткие толстые чурки. И установлены они были не на станки с колесами, а на скользящие плоские лафеты, а те в свою очередь на поворотные, сколоченные из доски, круги — и потому могли стрелять на оба борта. Вооружение усиливалось шесть небольшими фальконетами, стоявшими между банками — тонкие стволы одно-двух фунтовых пушек выглядели откровенно жалкими в сравнении с «чурками». На реке эти корабли могли принести несомненную пользу, но только не в баталии. Да и выходить в море опасно на таких — слишком немощными они выглядели, для прибрежного плавания только годились, не больше.
Еще три «новоманерных» фуркаты вообще несли странную оснастку. Двигались на веслах, имели две легко убираемые мачты с латинскими парусами. Третью мачту вообще никогда не ставили — она просто лежала на палубе от бака до юта, имея на клотике «воронье гнездо» в виде большой корзины. Сия загадка вызвала немало тихих пересудов на эскадре — если мачта запасная, предназначена для наблюдателей, а в этом сомнений не у кого не было, то почему на стоявших мачтах нет «вороньего гнезда». А «тихими» разговоры стали после царского приказа, в котором под страхом страшных наказаний предписывалось любопытства не проявлять, и команды этих странных фуркат ни о чем не расспрашивать, и держаться от них подальше. Да сами моряки с них были хмурыми и неразговорчивыми, к ним никто не подходил, опасаясь нарваться на «слово и дело государево». Потому удовлетворять любопытство не решались — никто не желал угодить в страшный Преображенский Приказ, и там «отведать» дыбы и кнута от «заплечных дел мастеров» грозного князя-кесаря Федора Юрьевича Ромодановского.
Сам Петр Алексеевич половину зимы провел в Азове — страшная нужда в кораблях заставила государя заняться «Безбоязнью», благо подводная часть у него была отремонтирована. Дело «корабельный мастер Петр Михайлов» знал хорошо, и небольшой в два дека корабль к маю был почти как новый, желтея свежими досками и мачтами. И пушек осталось три дюжины, правда, поставили другие, короткоствольные «чурки», прозванные так моряками. Они представляли измененные, с увеличенным калибром, и существенно облегченные гаубицы Корчмина, которые использовала армия в полевых баталиях. Пусть и с некоторым успехом — редки были эти орудия. И абсолютно ненужные флоту — из-за малого заряда пороха и короткого ствола пробить вражеский борт на расстоянии такие орудия не могли. Но спорить с государем себе дороже — он доверял своему «лучшему бомбардиру», что постоянно совершал какие-то «новации», чаще всего бесполезные. Так что Апраксин не сомневался, что
Сам Василий Дмитриевич свои «коротышки» всю осень и зиму в Туле отливал из чугуна, лафеты для них делали зряшные. Полсотни штук изготовили, торопились сильно. Видимо, результаты испытаний царя удовлетворили полностью, раз ими «Безбоязнь» вооружили, и все канонерские лодки. На большее не хватило, и слава богу — хоть и дешевле чугун в сравнение с медью, но денег немало стоит, так что и тут убыток казне, пусть и маленький. Но царя за это генерал-адмирал не осуждал — тот постоянно изыскивал новые «прожекты», и порой появлялось что-то значимое.
— Сейчас мы с тобой смотреть будем диво дивное, Федор Матвеевич, — царь был оживлен, таким его редко видели за последние дни. Но представление ему предстояло посмотреть знатное — в Донской протоке друг против друга стояли два корабля. И сейчас, стоя рядом с царем на палубе «Безбоязни», Апраксин смотрел, как канониры живо зарядили свои очень короткие орудия, калибр которых на нижнем деке впечатлял — 24 фунта — таких не имел на вооружении ни один из кораблей Азовского флота. Даже на Балтике на нижнем деке на немногих кораблях были подобные пушки, но нормальные, с длинным стволом, весом в тысячу пудов, да с таким же массивным лафетом. На опердеке стояли небольшие совсем пушечки, но 12-ти фунтовые — такие же, как на «Ластке».
— Они борт «Ежа» не пробьют, государь — мал пороховой заряд, — уверенно произнес Апраксин. — Даже с такой короткой дистанции — тут меньше одного кабельтова. Бесполезны для этого занятия гаубицы, не нужны они в нашем морском деле…
Договорить Апраксин не успел, как с гондека рявкнула одна пушка, выбросив густой клуб белого дыма. И когда тот развеялся, Федор Матвеевич сильно удивился — мало того что попали в обреченного «Ежа», но в борту зиял большой пролом, торчали расщепленные доски. Петр Алексеевич только рассмеялся, глядя на результат удачного попадания и ошеломленное лицо генерал-адмирала. Громко произнес:
— Сии пушки борт не пробьют, но запросто проломят — ядро ведь весом больше, чем полпуда выходит, а такими каменные стены крепостей разбивают в крошку, обваливают кладку. А заряд пороха потому и мал, и камора для него особой формы. Орудие сие легкое должно быть, чтобы на верхней палубе его поставить вместо прежних фальконетов и четырехфунтовых пушек. Сам посуди — «чурка» эта, ведь так ее именуют, — Петр усмехнулся, он был радостен, глаза задорно блестели. И пояснил:
— По весу ствола равна шестифунтовой пушке, но ядро то в четыре раза тяжелее будет. Только с неприятелем придется сваливаться вплотную, чтобы сокрушить полным залпом. А ежели картечью снарядить, то с палубы всех сметет, и оснастку можно рвать специальными ядрами, «греческим огнем» жечь. Да сейчас сам увидишь! Эй, всем нижним деком залп!
«Безбоязнь» содрогнулся всем корпусом — девять орудий такого внушительного калибра, пусть и облегченных, не шутка. Но когда дым развеялся, стало видно, что из всех выстрелов только два достигли цели — на ветхом борту «Ежа» появилась пара новых проломов. С опердека залп не последовал — стрельбу задробили. Царь результатами был более чем доволен, да и Федор Матвеевич уже оценил песпективы.
— Государь, храбрости нашим офицерам и матросам не занимать — сходиться будем на пистолетный выстрел, а потом на абордаж пойдем. Эти орудия флоту нужны, и много — на опердеках поставим вместо малых пушек и фальконетов, а из них ущерб неприятелю большой будет.
— Уже приказал денно и нощно отливать, Демидов заниматься сим делом будет, «образцы» ему отправлены. И дешевы будут, из чугуна, медь тратить не нужно. И веса небольшого они, как видишь, а последствия попаданий бомб и ядер страшные, как видишь. А пушки эти именем «карронады», по мастеру одному называть будем, что отлил одну, да помер, а секрет сей нам достался. Но это еще не все, Федор Матвеевич, сейчас «Ежа» топить начнем — под днище мину подведем!
— Каким образом? Фитиль под водой не горит?!