Прядущая. И приведут дороги
Шрифт:
Я покосилась на Добронегу, ожидая, что она хоть здесь вмешается. А что, если они вправду друг друга убьют? Это же будет настоящая катастрофа. Радим от одной-то беды неизвестно как оправится! Но Добронега молча смотрела в землю. Я попыталась вдохнуть полной грудью, потому что внезапно почувствовала дурноту, и закашлялась. Со мной это иногда случалось.
Все обернулись в мою сторону. Вадим смотрел пристально, словно я только что совершила диверсию, Ростислав – напряженно.
– А мне что так, что так головы не сносить, – озвучил свою мысль Вадим, глядя прямо на меня. – Князь крут, сами
Мне вдруг стало невероятно жалко этого воина, который просто выполнял приказ. Ведь он не желал нам зла. Лязгнул меч, и я вздрогнула. Но оказалось, что это Ростислав всего лишь вложил свой меч в ножны.
– Князь не узнает. – Смуглая рука опустилась на плечо в синем плаще. – Они быстро. Да, Добронега?
– Мы быстро, – откликнулась Добронега и устало улыбнулась: – Спасибо, Вадим. Я этого не забуду.
Вадим дернул плечом, сбрасывая ладонь Ростислава, но было видно, что напряжение спало.
Добронега потянула меня по двору вдоль забора, и я быстро пошла за ней, все еще оглядываясь на воинов. Ростислав, склонив голову набок, разглядывал Вадима, а тот ковырял землю носком сапога. Второй свирский воин подпирал плечом запертую калитку.
Я шла за Добронегой, стараясь не думать о том, что сейчас произошло, и вместе с тем понимая, что звук, с которым меч покидает ножны, и то, как в мгновение ока обычные мужчины превратились в воинов, готовых убивать, я забуду очень нескоро.
Оказалось, что двор вовсе не прямоугольный: забор уходил влево, огибая скрытую от посторонних глаз часть двора. Стоило мне свернуть за Добронегой, как все мысли тут же вылетели из головы. Здесь стояло что-то похожее на телегу. Только вместо колес днище подпирали толстые пни. «Телегу» оплетала деревянная решетка. Прутья были связаны веревками в местах перекрестиев. По большому счету, прутья можно было бы распилить, а веревки разрезать, но пленникам вряд ли оставляли кинжалы.
Я прокручивала эти нелепые мысли в голове, изучая клеть и всеми силами оттягивая момент, когда придется смотреть на Альгидраса. Я ведь ничем не могла ему помочь. Как же я буду жить, если с ним что-то случится?! И дело даже не в какой-то там любви! Мою душу жгло осознание того, что трагедия свершается прямо сейчас, на моих глазах, а я стою в стороне и ничего не делаю. Как тогда у погребальных костров.
Наконец я решилась посмотреть на хванца. Он сидел на полу у самой решетки, высунув правую руку наружу, и Добронега обрабатывала его запястье. Вот уж кто не рефлексировал, а действовал. Приблизившись почти вплотную к клети, я стала наблюдать, как Добронега ловко накладывает повязку поверх густого слоя мази.
– Как там? – подала я голос.
Мать Радима лишь покачала головой, а Альгидрас поднял взгляд на меня. Я глубоко вздохнула и заставила себя посмотреть ему в лицо. Ничего. Я выдержу. Выдержала же разговор о гибели его деревни. И сейчас смогу.
Ко лбу Альгидраса прилипли мокрые пряди, на переносице были разводы грязи, а нижняя губа кровоточила. То ли он ее прокусил со своей извечной привычкой кусать губу в моменты раздумий, то ли его все же избили. Мне очень хотелось узнать, что еще пострадало, но я не знала, как спросить. А потом посмотрела в серые глаза, и все вдруг стало неважно. Почему я должна подбирать слова или думать о последствиях? Возможно, я вижу его в последний раз.
– Что еще пострадало? – тихо спросила я.
После бесконечно долгого взгляда он помотал головой. Это могло означать как то, что он не пострадал, так и то, что ничего он мне не скажет. Впрочем, правильно. Кто я такая? Я усмехнулась и уже собралась обратиться с тем же вопросом к матери Радима, когда заметила какую-то странность. Альгидрас по-прежнему смотрел прямо мне в глаза, и взгляд его был таким, словно он то ли пытался что-то понять для себя, то ли что-то мне сказать. Вот только что?
Я нахмурилась и помотала головой, давая понять, что не понимаю, чего он хочет. Альгидрас покусал нижнюю губу, и та начала кровоточить сильнее.
– Кровь, – не удержалась я.
– Пустое, – ответил он, по-прежнему глядя мне в глаза.
– Все, – сказал Добронега, и мы оба вздрогнули от неожиданности. – На, попей!
Мать Радима извлекла из корзины кувшинчик с каким-то напитком, вынула пробку из горлышка. Альгидрас суетливо сдвинулся, чтобы оказаться еще ближе к решетке, оглядел ее и вынес вердикт:
– Не пройдет. Ростислав через решетку воду лил.
Тут я поняла, что волосы на его голове мокрые не только от пота. Видимо, Ростислав усердно поил пленника: мокрыми были еще ворот, штаны и солома на досках у решетки.
– Через решетку пей, – все так же тихо сказала Добронега, и только тут я наконец посмотрела на нее.
Она выглядела не просто уставшей и осунувшейся. Она выглядела как человек, в семье которого случилось горе.
Альгидрас меж тем встал на колени и прижался лицом к решетке. Добронега поднесла к его губам кувшин. Мне почему-то стало неловко, и я отвела взгляд только затем, чтобы обнаружить, что он босиком. Интересно, почему? Я зачем-то рассматривала его испачканные в земле пятки и думала о том, что это все напоминает фарс. Мне страшно захотелось проснуться в своей спальне, в своем мире, подальше от Свири, которая отнимала у меня слишком много. Гораздо больше, чем давала.
Альгидрас напился и скованно поблагодарил Добронегу. Я видела, что ему очень неловко. Сперва я списала это на свое присутствие, но потом хванец набрался смелости коснуться руки Добронеги, которая словно специально не стала сразу отнимать кувшин, и едва слышно спросил:
– Как Радим?
И тут я поняла, что дело совсем не во мне. Альгидрас разорвал побратимство. Для меня побратимство было лишь словом, но для них это было совсем иначе.
– А сам как думаешь? – резко спросила Добронега, отступая прочь от клети. – Мечется, точно зверь раненый. Ты, коль ранить его хотел, ничего лучше придумать не мог.
Выходит, она знала о разрыве побратимства. Просто не хотела обсуждать это со Всемилой. Альгидрас медленно опустился на пятки и сложил руки на коленях. Я заметила, что его пальцы слегка подрагивали.
– Я не мог иначе. Против меня все. Даже свидетель нашелся, – горько усмехнулся он. – Я не делал этого, Добронега, а Радим стал бы меня защищать – сама знаешь. Только против кого? Против князя? Так князю только того и надо, чтобы была причина Свирь усмирить.
Добронега покачала головой.