Прыжок леопарда
Шрифт:
– Но-но, Оливье, полегче-ка, с гербами столь высокородных рыцарей… – Филипп изобразил недовольную мину на своем лице. – Их гербы, чего спорить, древнее моего…
– Ерунда! – Резюмировал юный оруженосец. Его апломб и максимализм в суждениях, коими Оливье частенько грешил, порой злили рыцаря, но, одновременно, и забавляли его, заставляя вспоминать годы отрочества и юности, прошедших при дворе графа Мишеля де Нанси – старинного друга и боевого товарища его отца. – Зато, мессир Филипп, не каждый из них сможет похвастаться тем, что его герб пожалован самим монархом на поле брани и его владелец ценой своей жизни спасал жизнь помазанника Божия!..
– Все! Хватит! Надоел ты мне, хуже горькой редьки своим неуемным пустомельством…
Дверь комнаты открылась, и на пороге появился слуга, который поклонился и несколько срывающимся от волнения голосом произнес:
– Хозяин, тут, это, гонцы от его милости Сугерия… – он помялся в дверях и, видимо, вспомнив что-то, добавил. – Так мы их того…
– Чего «того»? – Испуганно переспросил Филипп. – Прогнали взашей?..
Слуга – старый, но еще крепкий воин, улыбнулся своим беззубым ртом, и, смеясь, ответил:
– Что вы, мессир! Нежели мы не знаем, как надобно обращаться с государевыми слугами! Мы их, того, в большой зал отвели, подали воду для умывания с дороги, да поесть, чем Бог послал…
– И, что же на этот раз, Бог послал? Надеюсь, не пареную репу?.. – все еще переживая за нерадивость черствость своих слуг и воинов, уточнил Филипп.
– Не приведи нас Господь и его Небесное воинство! – Перекрестился воин. – Все, честь по чести! Мясо, дичь, вино… – Он вспомнил, улыбнулся и добавил, – даже этих, как их там, чертей, скоморохов да певцов велели пригнать из бурга…
– Какого ***, – выругался Филипп на воина, – ты решил посылать за этими скоморохами и клоунами? Вели живо отозвать посыльного…
– Будет исполнено, – воин пожал плечами, поклонился и вышел, закрыв за собой дверь.
– И с такими людьми мне предстоит, не дай Господь, ехать к королю… – тихо произнес Филипп, грустно качая головой. – Смеху-то будет…
– Зато, хозяин, они все, как на подбор, проверенные и опытные рубаки, прошедшие многие кампании под стягом вашего батюшки… – вставил несколько утешительных слов Оливье. Он хитро посмотрел на рыцаря и, прищурив один глаз, произнес. – Сейчас, поговаривают, в моду стали входить «юрисперитусы», которым поручают вести разного рода дела, управлять имуществом, помогать, прежде всего, с поиском денег для крестовых походов, составлять генеалогические древа…
Филипп с нескрываемым удивлением посмотрел на Оливье. Болтливость, живость натуры и неуемная жажда познания всего нового, подчас, восхищала его, но, одновременно, пугала и настораживала рыцаря, который не привык к пустым разглагольствованиям. Филипп больше склонялся к сдержанности в проявлении эмоций, немногословности и рассудительности, хотя, порой, и его охватывало какое-то ранее неизвестное чувство, толкавшее его, словно легкую парусную лодку, рожденную для плавания по рекам, в открытое и бурлящее море жизни полное испытаний, приключений и опасностей. Многие из его старых воинов, живущих в замке и помнивших его мать, тихонько перешептывались, кивая на молодого хозяина, ведь им было просто удивительно наблюдать, как молодой сеньор боролся с генами Лузиньянов, привыкших к интригам, войнам и приключениям. Вот и сейчас, переодеваясь для встречи с гонцами, он тайно переживал, вздрагивал и надеялся, как бы он не скрывал этого, на то, что его призовут ко двору для выполнения какой-нибудь почетной, но до невозможности опасной миссии.
Сплошная пелена молчания, многозначительных вздохов и отведений глаз, сопровождавшая мирскую жизнь его отца, ставшего еще при жизни великим рыцарем и верным паладином короля Людовика Воителя, нет-нет, а прорывалась, открывая удивительные полунамеки, полуфразы, от которых у Филиппа кружилась голова и сбивалось дыхание, а сердце переходило на сумасшедший ритм, готовясь выскочить из груди.
Два других брата, Мишель и Антуан, названные так в честь графа де Нанси и старого рыцаря де Сент-Омера, который и воспитывал юных мальчиков до самой смерти, попали под покровительство самого всесильного Сугерия, забравшего их к себе на воспитание, обучение и услужение. Их судьбы сразу же покрыла тьма тайны и братья, во время своих нечастых встреч, обходили стороной, мялись и бубнили что-то невнятное, едва Филипп начинал расспрашивать их о своем житье-бытье.
Филипп де Леви надел на шею большую золотую цепь с массивным щитом, на котором был выгравирован герб сеньора: три черных стропила по золотому полю, надел на голову мягкий чепец черного цвета и вышел из комнаты, направляясь к большому залу, где его ожидали гонцы.
Челядь, воины, свободные от дежурства, и слуги уже столпились возле раскрытых дверей. Они пожирали глазами гостей, чей несколько измученный, промокший и грязный вид, тем не менее, не смущал их, а наоборот, разжигал интерес, ведь все новое и, в особенности, внезапное, всегда интересует людей, живущих в глуши своими размеренными и скучноватыми жизнями.
Шателен замка, сын покойного Шарля Мрачного, которого звали Шарль Младший, громко ударил большим деревянным жезлом по каменным плитам зала и произнес приветствие хозяину, придавая голосу наибольшую значимость. На самом деле, он сильно нервничал и переживал, поэтому, он и старался прокричать имя и титул своего хозяина как можно громче.
Гонцы, их было четверо, тут же вскочили со стульев, прервали еду и поклонились рыцарю. Один из них, видимо, он был старшим в этой группе, быстро вытер губы рукавом своего гамбезона, грудь и спину которого украшали серебряные лилии, вышел вперед и, согнул одно колено, протянул Филиппу де Леви небольшой кожаный рулон, в котором находился пергамент.
– Ваша милость… – гонец протянул рулон. – Его величество отзывает вас для своих нужд…
Филипп протянул руку и взял пергамент. Он заметил, как его руки начали мелко дрожать, и, пытаясь скрыть волнение, сел в кресло, стоявшее во главе большого дубового стола, рывком сорвал сургучную печать и вынул пергамент из футляра. – Присаживайтесь, дорогие гонцы. – Его рука сделала непроизвольный жест. – Угощайтесь с дороги. – Он повернул голову к слугам, толпившимся по краям стола. – Живо, ротозеи, вина и мяса!..
Гонец встал, учтиво поклонился и, присев на край стула, ответил:
– Ваша милость, к несчастью, нам надлежит объехать еще насколько замков…
Филипп с досадой в голосе произнес:
– Откушайте, пока мои конюшие перековывают ваших коней. – Он поискал взглядом шателена замка, который жестами показал рыцарю, что, скорее всего, коней придется заменить. – Даже так, я велю немедля выдать вам из моих конюшен четверку свежих скакунов. Их тотчас же начнут готовить к выезду…
Гонец молча поклонился рыцарю и, понимая, что требуется некоторое время на подготовку коней, жестом приказал своим спутникам приступать к еде. Гости с нескрываемым голодом накинулись на дымящееся мясо, которые слуги уже нарезали большими кусками и, положив их на ломти свежевыпеченного хлеба, подавал гостям, не забывая при этом наполнять большие серебряные кубки прохладным вином, поднятым из подвалов замка.