Прыжок в ничто
Шрифт:
— Неужели это вы. Генри?..
В ответ послышалось хриплое урчанье. Леди Хинтон шептала молитвы…
Доктору Текеру пришлось немало повозиться с Блоттоном. Губы лорда страшно опухли и почернели. Нижняя была рассечена надвое и имела вид «заячьей губы». На опухшем языке — кровоточащая рана. Текер удивлялся, как обошлось без заражения крови. Только через несколько дней благодаря умелому лечению опухоль спала, раны затянулись и Блоттон смог внятно говорить.
И он рассказал о своих приключениях.
Гигантская летучая мышь — «если только это не была летучая тигрица» — схватила его когтями и подняла в воздух. Вот следы ее когтей на плечах и спине… Да, он испугался! Но недаром он был страстным охотником и охотился на диких зверей во всех частях света.
— Мы видели это…
Черная лента птиц ушла за облака, спасаясь от непогоды. Птица с Блоттоном летела ущельем.
У Блоттона был нож. Но вынуть его из ножен было нелегко: когти птицы сжимали плечи и руки.
Ценою нестерпимой боли — при каждом движении когти все глубже вонзались в плечо и спину — Блоттон освободил правую руку, вынул нож и всадил его в брюхо птицы. Она неистово закричала, но не выпустила его из когтей. «И хорошо сделала, иначе я разбился бы. Я уже приготовился к тому, что, если птица начнет распускать когти, я сам схвачу ее за ногу».
Птица пыталась на лету клюнуть Блоттона, но, хотя у нее была длинная шея, она все же не могла достать его клювом. А кровопускание делало свое дело. Блоттон с ног до головы был облит кровью птицы. Глаза слипались, и это было хуже всего. Он закрыл их и вдруг почувствовал, как нога его ударилась о камень. Птица рухнула на каменистую площадку, накрывая своим телом Блоттона, забарахталась и откинула в сторону крыло, прикрывавшее Блоттона. Проливной дождь тотчас смыл кровь с его лица. Блоттон прозрел. Птица, теряя силы, распустила когти. Блоттон рванулся и, оставив в когтях порядочный кусок мяса с плеча, освободился. Один коготь при этом вонзился в губу и поранил язык. Блоттон не переставал наносить птице удары ножом. Она обезумела от боли и, позабыв о добыче, взмахнула крыльями, тяжело перевалилась через скалу и там, вероятно, и подохла.
— Это самый интересный случай в моей охотничьей жизни, — сказал Блоттон.
— Да, но охотником-то были не вы, — вставил Стормер. — И что же было дальше?
— Я оказался лежащим в каменной ложбине, как в ванне, до краев переполненной горячей кровью. Я думал, что сварюсь живьем. Температура этой крови была, вероятно, градусов пятьдесят. Кругом валялись перья.
— Я видел это место! — воскликнул Ганс. — Мы искали, но не нашли вас.
— Я постарался скорее уползти в пещеру, — ответил Блоттон. — Надо сказать, что крылья у этого летучего разбойника словно кожаные, а хвост с оперением. Я хранил несколько перьев и кусочек кожи с крыла, но потерял их в своих скитаниях.
Блоттон отлежался под скалой. Он потерял много крови. Сознание мутилось, он соображал плохо. И вместо того чтобы идти вверх по каньону, к ракете, он побрел вниз, дошел до залива, свернул вправо и… заблудился в лесу.
Одежда его была изорвана в клочья. Между тем пробираться голым по лесу — не большое удовольствие: иглы и колючки вонзались в тело. Надо было защищаться и от возможных укусов ядовитых насекомых, и он соорудил себе подобие одежды «из каких-то мочал, которые в обилии росли на дереве». Ходить в лесу было опасно. И Блоттон взобрался на дерево.
Питался он «кокосами», пил дождевую воду, наливавшуюся на листья, в дупла, кроны деревьев. Дорогу к ракете он так и не смог найти. Кричал, но никто не отзывался.
— Мы также кричали вам, но вы не отзывались.
Каких чудовищ он встретил во время своих скитаний по лесам, каких опасностей избежал!..
Он видел леса такой необычайной высоты, что принял их сначала за высокие горы, поросшие лесом.
— Каждое дерево было высотою в несколько сот метров. Внизу росли травы высотою с наши деревья. Над травой — паутина лиан толщиною в корабельную мачту. Над травой поднимались белые шляпки грибов с купол собора. Весь лес напоминал гигантское спутанное мочало — до того он был густ. Этот лес был многоэтажен. В каждом ярусе своя растительность, свой животный мир. В средние ярусы не проникали ни дождь, ни солнце, ни даже свирепые венерианские ветры. Здесь было сумрачно и тихо, как на глубине морской. Только изредка слышался грохот, словно горный обвал, от падения старых, подгнивших исполинских деревьев. Даже птицы и животные «средних этажей» молчаливы. А в «верхних этажах» светлее, больше жизни и шума. В чашечках цветов было бы очень удобно спать, если бы не одуряющий, хотя и очень приятный запах. Листья на самых высоких деревьях так велики, что каждым листом можно было бы покрыть дом. Я нередко выходил на «крышу-площадку» этого зеленого небоскреба и разгуливай по листу, любуясь окрестностями. Некоторые листья покрыты ворсинками в метр длиною и палец толщиною. И я ходил меж этих ворсинок, как среди степного ковыля.
— А животные, птицы, растения, насекомые? — спросил любопытный Пинч.
— Лес наполнен ими сверх всякой меры. Если бы я сам не видел, трудно поверить, что сила жизни может быть так велика. Да, Венера — молодая планета, неистощимо плодородная. Она так полна жизненными соками, что растения выбиваются из почвы, как нефтяные фонтаны из скважин. Рождение и смерть сменяют друг друга с необычайной быстротой. Я сам до сих пор удивляюсь тому, что остался жив среди всех этих опасностей. Почва, травы, леса буквально кишат живыми существами. В полутьме среди вечного тумана копошатся гигантские насекомые, гады, беспрерывно пожирая друг друга. Челюсти работают без отдыха. Это какая-то мясорубка, конвейер жизни и смерти. В этом лесу приходится забыть о земных масштабах. Наши удавы-пифоны не больше здешних ужей. Наши насекомые для Венеры поистине микроскопические существа… Однажды мне пришлось спасаться от муравьев, каждый из которых был больше меня. В другой раз я выдержал настоящий бой с мухами. И, право же, мне легче было бы справиться с самым крупным земным орлом. На таракане я мог бы ездить верхом, как на — гигантской земной черепахе. А птицы! Если бы вы видели бой птиц! Это похоже на борьбу двух аэропланов-истребителей.
Встретил я и своих старых знакомых — «летучих мышей». Они живут на вершинах деревьев, занимая тысячи гектаров лесной площади.
Невозможно рассказать обо всем, что я видел, и все же я видел только уголок Венеры, — сказал Блоттон.
— А каких зверей вы считаете самыми опасными? — спросил Ганс.
— Шестируких, — ответил Блоттон. — Я довольно хорошо изучил их жизнь, и мне приходит в голову, что это уже не животные. Это «люди» Венеры. По крайней мере высшие по своему развитию существа на планете. И если они погибнут в борьбе за существование, то только потому, что обладают непонятным, необычайно крепким сном. Но, быть может, они уничтожат в процессе эволюции и этот природный недостаток.
— Нас этот недостаток, во всяком случае, спас.
Окончив свой рассказ, Блоттон вылез из шалаша, сел на стул и спустил ноги. Эллен, похожая на пепельную обезьяну, осторожно переползая по корням деревьев, приблизилась к нему и, поборов свою гордость и застенчивость, сказала:
— О Генри! Я так страдала, так беспокоилась за вас, так ждала…
Он равнодушнее обычного посмотрел на нее и ответил:
— И напрасно! То, что хорошо для Земли, плохо для Венеры. И обратно, Эллен. И обратно. — И он сухо засмеялся.
Маленькая бледнолицая пепельная обезьяна не поняла смысла, но хорошо поняла тон, каким это было сказано. И она едва не упала в Тихую гавань, кишащую венерианскими крокодилами и «амебами».
А бывший жених со звериной ловкостью, приобретенной в лесах, помчался по воздушным корням на берег, где Мэри полоскала в водоеме белье, грубо оттолкнул Стормера и с улыбкой на изуродованных губах подошел к Мэри.
Глава X
Осенние думы
— Осень и на Земле нерадостна, а на Венере она ужасна. Живешь, как под душем. Брр! На один день двадцать перемен. Знойный ветер сменяется ледяным, теплый дождь — градом, безветрие — ураганом, и туманы, бесконечные туманы, — говорил Блоттон, сидя у пещеры.