Прыжок в темноту(Из записок партизана)
Шрифт:
Хозяйка молча поставила на стол горшок молока, нарезала ржаного хлеба и, неожиданно смягчившись, тоже стала просить:
— Не гребуй нашим хлебом-солью. Прости на глупом слове.
Я сел за стол и вдруг увидел в окно мужчину, идущего через улицу к соседнему дому. Одной рукой он вел за повод лошадь, в другой нес полное ведро воды. У него была широкая светлая борода с рыжеватым оттенком. Твердая, упругая походка, однако, была совсем не стариковская.
— Что за человек?
— Сосед, — равнодушно ответил хозяин, глянув в окно.
— Не полицейский?
— Нет, сапожным делом занимается.
— Как фамилия?
— Михайлой зовут, а фамилии не знаем. Нездешний он. Из окружения зимой вышел, да и прижился. Кто-то сказывал, будто командиром был в Красной Армии.
— Женился, наверное? — спросил я.
— Какая женитьба? Пристроился к солдатке и пасется у нее на добрых харчах.
Человек заинтересовал меня. Я решил выяснить, кто он такой. К сапожнику и повод был зайти: сапог поправить.
Михайло встретил меня сдержанно, настороженно.
— Небольшое дело есть, — обратился я.
— Слушаю вас, — коротко, по-военному ответил он, косясь на мой автомат.
— Каблук оторвался у сапога. Не поможете?
— Это можно, отчего не поправить. Дело мастера боится.
Он, видимо, овладел собой, и теперь в его речи звучала наигранная певучесть.
В избе было тепло и уютно, от большой русской печи шел вкусный запах мясных щей. Кровать с горой взбитых подушек аккуратно убрана. Все это дело рук женщины. Но ее самой не было видно в доме. Только на печке лежал глубокий старик. Он часто позевывал, крестил рот и равнодушно смотрел на меня выцветшими глазами.
Низкий стол, заваленный обрывками кож, гвоздями, колодками, стоял около окна. Я снял сапог. Михайло принялся за дело. Он не спрашивал меня, кто я такой, откуда появился. Мы разговаривали о погоде, о разных пустяках. Но беседа шла натянуто. Казалось, Михайло и сам догадывался, что говорить нам надо не о погоде.
— Вы окруженец? — спросил я неожиданно.
У сапожника даже молоток выпал из рук. Он с тоской взглянул мне в глаза и глухо ответил:
— Да, окруженец.
Мы долго молчали. Было слышно, как жужжали в кухне мухи.
— А почему вас это заинтересовало? — спросил наконец сапожник.
— А сами вы не догадываетесь?
Михайло не ответил. С преувеличенной силой колотил молотком по каблуку, видимо, соображая, что сказать гостю.
В это время я увидел, что из чулана за мной наблюдают два тревожных глаза.
— Что вы мне предлагаете? — без обиняков спросил сапожник.
— Во-первых, — ответил я, — следовало бы вам вступить в партизанский отряд. Во-вторых, побриться. Партизаны подозрительно смотрят на молодых бородачей.
Из чулана вышла молодуха и, на ходу набрасывая на плечи одежду, направилась к двери.
— Скажите ей, чтобы она подождала, пока я не уйду, — тихо потребовал я.
— Феня, вернись! — крикнул Михайло.
— Что. разве я под арестом? — вызывающе спросила женщина, держась за скобу двери.
— Вернись, тебе говорят! — крикнул с раздражением Михайло.
Она молча вернулась.
— А кем вы меня поставите? — спросил Михайло, стараясь придать вопросу шутливую интонацию.
— Рядовым.
— Это командира-то? — опять шутливо.
Я не ответил, а он задумался. Спустя некоторое время, подавая готовый сапог, спросил:
— А если я не пойду к вам?
Я неторопливо навернул портянку, надел сапог, поблагодарил мастера, а уж потом ответил:
— Не пойдете — расстреляем.
— Но ведь я ранен! — он показал на шрам, рассекающий бровь. — И под лопаткой сидит осколок.
— Ранение зажило, пора в строй, — сказал я. — Иначе это похоже на дезертирство.
— Сурово вы разговариваете, — не с упреком, как-то задумчиво проговорил сапожник.
Михайло поднялся с табуретки и, открыто взглянув мне в лицо, сказал:
— Я все понял. Но дайте подумать. Можно?
Собравшись уходить, я вспомнил про лошадь.
— Знаете что, — обратился я к сапожнику. — Мне надо срочно в отряд. Одолжите вашу лошадь.
Женщина, неотступно следившая за нашим разговором, услышав про лошадь, мгновенно вылетела из чулана, словно ее кто вышиб оттуда.
— Зачем тебе наша лошадь? Мы за нее деньги платили!
Сапожник молча метнул в нее взглядом, и она тотчас скрылась за дверью. Видно, Михайло обладал сильным характером.
— Я вам дам лошадь, но с условием…
— Вы находите удобным ставить мне условия?
— Тогда — просьба, — поправился он. — Доедете к себе, отпустите ее. Она придет сама. Хозяин лошади вон на печке.
Я обещал отпустить его коня.
Мне казалось, что Михайло непременно придет к партизанам. Увы, это предположение не оправдалось. Мы встретились с ним снова, но уже не в Глинищах, а в селе Болотное, что в западной части Брянской области.
Была глубокая осень. Наши войска гнали фашистов на запад. Партизаны выходили из лесов, шумно и радостно встречали воинов. Нередко целые отряды спешно переодевались в форму и вливались в регулярные войска Советской Армии.
В селе Болотном, расположенном в стороне от больших дорог, скопилась большая группа полицейских, потерявших своих хозяев…
Наш отряд наткнулся на них случайно и потребовал сложить оружие. Но полицаи дрались отчаянно, с яростью обреченных. Партизаны ворвались в село и провели свой последний бой на родной земле сурово и яростно.
Усталые, мы шли с Ефремом по улице. Вдруг через плетень увидели в саду человека. Озираясь, полусогнувшись, он пробирался между голых кустов вишенника. На окрик не остановился, и я выстрелил по саду короткой очередью. Но сознательно взял выше, чтобы не задеть человека.