Пржевальский
Шрифт:
— Я путешествую много лет, — ответил Пржевальский, — но нигде еще не встречал таких дурных и негостеприимных людей. Об этом я напишу и узнает целый свет.
Не возразив ни слова, далайламские посланцы уехали.
На другой день, как только начало всходить солнце, посланцы привезли составленную ими бумагу. Началось чтение. Тибетцы читали бумагу вслух, монголы-переводчики переводили прочитанное с тибетского языка на монгольский, а Иринчинов — с монгольского на русский.
Вот подлинный текст этого документа в переводе на русский язык:
«Так как Тибет — страна религии, то случалось, что в него и в давнее время и после приходили известные люди из внешних стран. Но те, которые издревле не имели права приходить по единогласному давнишнему решению князей, вельмож и народа, не принимаются и, соблюдая это, велено стоять не на живот, а на смерть, и на это испрошено через живущего в Тибете амбаня [50] высочайшее утверждение [51] .
50
«Живущий в Тибете амбань» — китайский наместник в Тибете.
51
То есть утверждение богдохана.
52
Название аймака, к которому принадлежит названная местность.
53
«В 10-й луне» — в ноябре по нашему календарю.
54
«Чаганханов амбань» — русский генерал.
55
Пржевальский.
56
Помощник.
57
Эклон.
58
Роборовский.
59
Русские.
60
Названия трех больших монастырей в окрестностях Лхассы.
61
4-й год 12-летнего цикла по ламаистскому летоисчислению.
62
«11-я луна» — наш декабрь.
После того как чтение и перевод закончились, бумага с печатью Чжигмеда-Чойчжора была вручена Пржевальскому.
«Тогда, скрепя сердце, — рассказывает Пржевальский, — я объявил, что возвращаюсь назад, и велел снимать наш бивуак. Пока казаки разбирали юрту и вьючили верблюдов, мы показывали тибетцам свое оружие и опять уверяли, что приходили к ним без всяких дурных намерений… Поверили ли посланцы этому или нет, но только, под влиянием успеха своей миссии, они весьма любезно распрощались с нами. Потом, стоя кучею, долго смотрели вслед нашего каравана, до тех пор, пока он не скрылся за ближайшими горами…»
Тибетское стойбище. Рис. Роборовского.
Участник третьей и четвертой экспедиций Пржевальского — казак Пантелей Телешов.
ВОЗВРАЩЕНИЕ В ЦАЙДАМ
А в Пекине, из-за экспедиции Пржевальского,
В конце 1879 года богдэханские министры сообщили Кояндеру, что Пржевальский в сентябре отправился из Цандама в Тибет. «По этому направлению проезжают только те чиновники, которые назначаются указами богдохана», — писали министры. «В подобных случаях Лифань-юань [63] заблаговременно сносится — с местными властями о снаряжении из Синина конвоя». Между тем, известно, что тибетцы давно уже выставили отряды, чтобы воспрепятствовать проникновению путешественников в их страну. «Поистине, — уверяли министры, — нельзя нам вполне гарантировать путешественнику защиту и покровительство». Тем более, что, по заявлению министров, о местопребывании путешественника в настоящее время богдоханскому правительству ничего неизвестно.
63
Палата внешних сношений.
Кояндер ответил, что по имеющимся у него достоверным сведениям северный путь в Тибет служит не только для проезда чиновников в особых случаях, но и для торговых караванов. «Если там могут проходить караваны, — писал он, — то нет причины, чтобы не прошли и несколько, хотя мирных, но хорошо вооруженных для собственной защиты путешественников. Опасения, подобные выражаемым теперь, высказывались и насчет пути на Цайдам, причем все власти единогласно говорили, что на этом пространстве даже нет вовсе тропинок. Однако, — иронизировал русский дипломат, — экспедиция благополучно прошла этими местностями, открыв таким образом путь, который, как видно, до сих пор не был известен даже властям почтенного государства, и тем, конечно, оказала последним услугу».
По поводу сообщения министров о том, что тибетцы выставили войска на границах далайламских владений, Кояндер выразил удивление. «Каким образом, жители Тибета, составляющего часть почтенного государства, могут посылать солдат против путешественников, идущих с разрешения правительства и с билетом, им выданным? Я уверен, — продолжал иронизировать Кояндер, разоблачая лживость заявлений богдоханского правительства, — что власти неверно поняли переданный им слух, который, если бы он оказался справедливым, конечно, побудил бы их немедленно же принять надлежащие меры против бунтовщиков. Иначе можно было бы подумать, что Тибет страна совершенно независимая, и тогда характер отношений к ней ее соседей несомненно изменился бы».
Дипломатическая война была в разгаре, когда о положении экспедиции распространились тревожные слухи. Их с преждевременным злорадством распустили английские дипломатические круги, которым Пржевальский был ненавистен. Английские дипломаты боялись, что если русский путешественник откроет путь в Лхассу, то Тибет — это преддверие Индии — будет вовлечен в сферу русского политического влияния.
В начале января 1880 года Кояндер сообщил в Петербург министерству иностранных дел: «Участь экспедиции полковника Пржевальского внушает мне серьезное беспокойство. Третьего дня английский посланник передал мне, что, по полученным им из Сычуани известиям, там ходят слухи, будто партия иностранцев, направившаяся в Лхассу с севера, встречает такие же затруднения, как и граф Сечени на востоке. В тот же день министры сообщили мне донесения им сининского губернатора и сычуанских властей, извещающих, что о Пржевальском нет никаких сведений, и что ввиду пустынности проходимых мест, китайские власти не могут быть ответственными за случайности. Что означают эти донесения? Простую ли предосторожность, принимаемую властями на всякий случай, или же желание приготовить меня к более тревожным и неприятным вестям — определить трудно».
Десять дней спустя Кояндер телеграфировал из Пекина в Петербург: «По словам китайцев, Пржевальский, прогнав заблудившегося проводника, остался в начале октября один в неизвестной пустыне. С тех пор известий о нем нет».
Австрийские газеты не без тайного удовольствия сообщили, что по известиям, полученным в Китае от Сечени, Пржевальский ограблен и убит.
Тревожные вести проникли в русскую печать. Петербургская газета «Голос» поместила сообщение о Том, что по слухам Пржевальский находится в плену у китайцев.
«Помню, какое впечатление произвело это в Петербурге, — пишет товарищ и биограф Пржевальского, академик Н. Ф. Дубровин. — Все единогласно утверждали о гибели Николая Михайловича, как о факте совершившемся, и крайне сожалели о нем, как о безвременно погибшем».
«Мы с прискорбием узнали, что с Пржевальским случилось что-то недоброе», — говорилось в петербургском «Историческом вестнике». «Пржевальского никто искать и не думает. Стоило бы, однако, позаботиться о его судьбе».
Но Пржевальский и его отважные спутники в это время решали свою судьбу сами.
Караван медленно пробирался в Цайдам через пустыни и горы Тибета. Опять перед русскими путешественниками лежали сотни километров пути, рокового для стольких странников. Уже настала глубокая зима с лютыми холодами и снежными бурями. Верблюдов осталось только двадцать шесть, из них половина едва волочила ноги. Запас продовольствия, которое удалось добыть в Тибете, был ничтожен. Пржевальскому пришлось ввести в своем отряде строгий рацион: дзамба выдавалась по небольшой чашке в день на человека, а чай, один и тот же, варился по несколько раз.