Псевдоник
Шрифт:
– Ты трус, Вересов, да? – Гошкина плаксиво скривила губки, две искорки в её бездонных зрачках вспыхнули и погасли, одновременно маленький снежный вьюнок, набежавший с крыльца, бросил им обоим в лицо горсть колючих снежинок, чем ещё больше взбодрил наезжавшую; – Ты, Вересов, трус. – Гошкина громко икнула. – Ой, извини! Вы все мужики подлецы и трусы! Или, трусЫ? Иди, джедай! Тебя там твоя мадам Грицацуева дожидается! – тут Гошкина принялась ладонью отгонять от себя очередную газовую отрыжку. – Пусти, больно!
Ник только сейчас врубился, что по-прежнему крепко сжимает женское запястье.
– Прости. Так кто меня там домогается, говоришь?
– Мадам Грицацуева! – женщина гротескно изобразила перед собой толстый пузень. – Ты что, Файнзильберга не читал? Иехиела?
–Чего-чего? – Ник задорно округлил глаза.
– Иехиел и этот,
Ник предположил, что речь, вероятно, идёт об Ильфе с Петровым, но её первоначальный бред отчаянно путал все карты. А оно ему надо? Короче, махнув рукой, Ник собрался свалить, но Гошкина нагло преградила ему дорогу;
– Вересов, подожди! Я обещала передать тебя в целости и сохранности! – У-у! – Гошкина эпилептически замотал головой. – Под опись!
– Тогда уж под роспись?
– Не важно. Ух, кажется, я сегодня напилась! А завтра Фельдер меня съест. Непременно.
– Не боись, я отмажу если что!
– Ага. Ты один раз меня уже отмазал! – она по-скоморошьи отвесила ему поклон в пояс. Вновь услышав это, Ник чуть сквозь землю не провалился от стыда. Так значит, свежо предание? Какой зашквар! А он-то думал…
***
А перед входом в кабак уже вовсю колыхалась пьяная шабутня, знакомая предтеча пьяных съёмов и чёткая заява для дальнейшего продолжения банкета. Кто первым придумал алкоголь не известно, но то, что он был непревзойдённым автором разоблачения, это стопудово! Народ кучками толпился на площадке перед «Старым Банджо», дым от электронных сигарет густо взлохмачивался поверх человечьих голов и тут же рассеивался в воздухе без следа, всюду были слышны весёлые реплики, смех, лукавое подзуживание над незадачливыми кавалерами. Как это бывало и ранее, «наши» уже давно перемешались с другими посетителями и здесь, как, собственно, и везде главенствовал тот же самый принцип: «кто не успел со съёмом, тот опоздал!» Но больше всех в толпе мельтешил женский кискострадалец Вадим Бутляев, кажется, он не без успеха клеился к какой-то незнакомой даме, а едва заметив Ника с Гошкиной, стал радостно махать им руками. Съём действительно подходил к концу, народу оставалось только определиться кто с кем.
– Может, с нами? – подоспевший к Нику Бутляев многозначительно кивнул ему головой в сторону небольшой группы молодых женщин, как раз облачавшихся в свои манто и шубки.
– С кем это «с вами»! – пьяная Гошкина ревниво скривила губки.
– Вместе, а? – Бутляев включил весь свой оппортунистический пыл.
– Можно прикурить, молодые люди? – вдруг возникший из ниоткуда Рокка Селеш, нагло вмешался в разговор, когда Ник был уже был почти готов ответить Бутляеву согласием. Для понта держа у рта сигарету двумя пальцами, он как бы нависал своей грозной физиономией над виртуальной зажигалкой. Комплекции Селеш был внушительной и только Ник один сразу полез в бутылку, чем здорово озадачил окружающих:
– Не курим, брателло, и тебе не советуем!
– Дрищ, ты советы свои окуни в помои!
– Э-э, чувак, полегче! – Бутляев, как токующий глухарь, был так же прелестно непробиваем. Так и не поняв в чём дело, он пытался было вписаться за своего товарища по работе, но Рокка произвёл непонятный финт рукой и тот мешком свалился прямо под ноги честной компании!
– Ты чё натворил, алё! Ты на хрена это сделал? – Серебро тоже сделал резкий отскок в сторону, как бы освобождая себе пространство для манёвра, но Рока мгновенно сократил дистанцию, после чего между ними тут же завязалось жуткое рубилово. Так, по-крайней мере, оно должно было выглядеть со стороны. Народ же в ужасе шарахнулся в сторону и кто-то сразу начал звонить в полицию, кто-то голосить, вот только понять по-настоящему никто ничего не мог: оба мужика вроде бы фигачили друг друга по-взрослому, а ни звуков ударов, достигающих цели, ни тем более эффектных падений наземь, ничего этого не было и в помине, наоборот, всё происходило в абсолютно стерильной тишине! Впрочем, так же быстро всё вскоре и закончилось! И тот и другой, тяжело дыша, устало отшатнулись друг от друга, понавесили на свои целинные физиономии примирительные улыбочки, а потом ещё и обнялись ко всеобщему изумлению! Полиция прибыла оперативно, увы, чтобы засвидетельствовать фальстарт.
– Ну, ни хрена себе, вы даёте! – шокированный произошедшим, Бутляев ощупывал себя и осматривал, тряс кучерявой башкой и тоже понять ничего не мог, на нём так же не было ни царапины. В таком же соразмерном акуе пребывали и все остальные, кроме ментов, разумеется. За ложный вызов всё равно кто-то должен был ответить. Толпа бурлила кипятком и только Серебро с Селешем почему-то не привлекли ничьего внимания, словно их здесь и не было вовсе.
– Ну, как тебе? – Рокка по-дружески приобнял Серебро за плечо. – Это есть наглядная демонстрация того, как действует прообраз куба!
– Куба?
– Куба!
– Не понял! – Серебро состроил недовольную физиономию.
–Потом, Серебро, потом!
– Я смотрю, у вас тут всё потом и ничего сейчас!
– Наоборот, чувак! Пошли, нас ждёт такси!
Не успели они с Селешем из проходной выйти на широкий тротуар, как к его бордюру уже неслышно подкатывала крутая жёлтая тачка, та самая, кстати! За рулём спорткара, разумеется, был Плиц. Даже сейчас, поздним вечером, у него на носу красовались чёрные солнцезащитные очки. Высунув голову из машины, он юродивым голоском произнёс:
– Тебя уволили, чувак! Хочешь, подброшу до аэропорта?
Глава 10
Игры разума
Есть разные виды амнезий, но эта была особенная, игравшая его сознанием, как кошка играет с мышкой! Чтобы сожрать? И кто здесь мышка, а кто кошка? Ладно. Представим себе, что события – это простыня, порванная на лоскуты! Я беру один лоскут и приставляю его к другому? Нет, этот не подходит! Беру следующий и снова поочерёдно прикладываю его к разбросанным на полу полотняным ошмёткам. И если один стыкуются с другими с очевидной лёгкостью, то другие… В данном конкретном случае лоскут с надписью «вчера» лежит отдельно и он обладает явным приоритетом. Другие же были невесть откуда, из какой такой особенной действительности, да ещё и надорванные специально? То есть, моя голова выдаёт какие–то версии случившегося, но это, в основном, не представляющие ценности обрывки. Простыню сшить не получится, а, значит, я напрасно трачу время. Хорошо, тогда опять симулятор!
Симулятор;
… «Я отказываюсь читать современников, как и меня, вероятно, тоже читать не следует. Там же, выше, было озвучено уже, что это «напрасная трата времени»! Раньше литература была другой, потому что и мы были другими тоже. Мир был иной, хотя и прежним, в смысле неменяющихся подач добра со злом. Раньше писатели разносили условные воду, горячие пирожки с повидлом и даже кофе с водкой, а нынче только триппер и даже сифилис с ковидом. Но ковид идёт на спад, а с ним и спонтанность видения тех или иных неменяющихся вещей, но только никак не способность новоявленных авторов сего бесчеловечного опуса выдавать на гора тонны ни на что не влияющих произведений. Ударяясь в сарказм, я не бьюсь головой об стену, моё пространство отвергло её давно, напрочь устранив такие географические понятия, как запад и юг, север и восток. С годами страницы слиплись у моего письма, сделав неизбежным наложение одного смысла на другой. Я смотрю сквозь несуществующую стену на восходящее солнце и мне уже абсолютно по фиг как называется то место на заборе, где был начертан кем-то этот странный знак, но не слово из трёх букв и не мурал, и даже не старое замыленное граффити, бывшее отражением чьего-то неосознанного восприятия мира, а нечто другое – две совместно отпечатанные буквы «эс». Всё как всегда, оказалось и сложней и проще. Последних старых писателей безжалостно доедает грибок, выползший оттуда же, из гениальных глубин прошлого, когда ещё можно было к чему-то стремиться, совершенствовать квадратное колесо в телеге, завидовать соседской лошади и всеми фибрами своей изношенной души ненавидеть себя за вопиющую непроницательность, а воды-то тю-тю в абстрактно бегущей реке, и жизнь тю-тю в конкретно офигевающем от себя человеке. Брось писать, чувак, и начинай бегать по нетоптаным тропинкам в ничейном пока что лесу. А если куришь, то кури, но никогда не разглядывай целлулоид, на котором будут изображены твои скукоженные лёгкие. Не будучи плотником, вонзи же виртуальный гвоздь в гроб своих никчёмных переживаний, история, под крышку забитая фамилиями знаменитых предшественников, пусть больше не беспокоит тебя, как и всем будет абсолютно по фигу, когда ты тихо свалишь с этой брюзжащей рок-н-роллом танцевальной площадки. Мир наивнётся не потому, что этого кто-то хочет, а просто так надо, мой к счастью, не состоявшийся читатель».