Псевдоним «Харго»
Шрифт:
Узники лагеря работали в каменоломне рядом с лагерем, место работы усиленно охранялось. Ахмед внимательно и осторожно осматривался, но слабых мест в системе охраны найти не мог. Немецкий порядок и аккуратность не давали малейшей лазейки, которую мог бы использовать беглец.
А вот условия работы были тяжёлые, физические силы медленно покидали узников. Этому способствовали жара, плохое питание, болезни, отсутствие питьевой воды.
Однажды, после работы, когда колона узников медленно текла через ворота лагеря, на входе измождённых людей встречал
Пока шестёрка медленно брела к административному бараку, Джабраилов рассмотрел своих соседей. Он обратил внимание, что все они азербайджанцы, значит, именно азербайджанцев и вызвал начальник лагеря.
В сопровождении Цимермана все шестеро вошли в кабинет начальника лагеря. Они одновременно сняли головные уборы и по очереди назвали свои номера.
Начальник лагеря оберштурмфюрер Вилли Хартман закончил писать и, подняв тяжёлый взгляд, сверлил им каждого из присутствующих. Наконец, он уставился на Джабраилова. Подбирая слова, обратился к нему:
– Разве ты азербайджанец?
Какие аргументы и доказательства мог предъявить Ахмед? Но, выдержав тяжёлый взгляд Хартмана, спокойно ответил:
– Я азербайджанец! У Вас есть мои документы!
–Ты больше похож на русского! Только по документам ты… – он замолчал, эта кавказская национальность в произношении с трудом ему давалась.
Оберштурмфюрер поднялся из-за стола, подошёл вплотную к шеренге узников и ещё раз пронзил взглядом каждого из них. Потом, медленно растягивая слова, стал говорить:
– Немецкое командование оказывает вам честь служить в азербайджанском легионе, который сейчас формируется в Тулузе. С завтрашнего дня вы остаётесь работать в лагере и будете ждать отправки в Тулузу. Кто из вас не желает воевать за Великую Германию? – Хартман уставился на Джабраилова.
Стоявший первым справа в шеренге высокий кавказец бойко с готовностью выпалил:
– Господин оберштурмфюрер, мы готовы воевать за свою Родину и Великий Рейх! – и он вытянулся в струнку.
Этот эмоциональный порыв переключил внимание Хартмана на говорившего. Начальник лагеря подошёл к нему и оценивающим взглядом окинул его фигуру.
– Похвально! – он уставился в глаза стоявшего перед ним узника.
Тот с готовностью выпалил:
– Номер 1845!
– Похвально, номер 1845! – повторил Хартман, потом медленно, растягивая слова, произнёс, – но служить вы будете Великому Рейху, и только! Вы меня поняли номер 1845?
– Так точно, господин оберштурмфюрер! – с готовностью выпалил будущий солдат азербайджанского легиона.
Хартман вернулся на своё место, удобно устроился в кресле и небрежно махнул рукой. Цимерман понял этот знак правильно и дал команду:
– Кругом! Пошли вон!..
А через два дня Ахмед слёг с температурой. Организм не выдержал. Утром на подъёме самостоятельно сам он встать не мог. Бригадир доложил о нём старшему по бараку, на что тот только буркнул:
– Если подохнет, вечером закопаете!
Нет, умирать Джабраилов совсем не собирался, он очень хотел жить! Правда, чтобы выжить, ему нужно было попасть в лагерный лазарет, и это случилось только потому, что он с группой сопленников должен был убыть в азербайджанский легион.
В лазарете он провалялся почти месяц и когда смог встать на ноги самостоятельно, группы азербайджанцев в лагере уже не было. Они убыли в расположение легиона.
Всё это время за ним присматривала Жаннет, француженка лет пятидесяти, которая работала в лазарете уборщицей. В различных службах лагеря работало много французских граждан.
Как-то незаметно она стала уделять ему больше внимания, и он медленно пошёл на поправку. Чем-то похож был этот парень на её сына Себастьяна. Постепенно пожилая женщина привязалась к этому светловолосому парню, и когда он немного поправился, она упросила господина Цимермана оставить его ей в помощники. Правда, для этого ей пришлось отдать помощнику коменданта золотые серьги, которые достались ей от матери.
Жаннет немного разговаривала на немецком языке и совсем не понимала русского. Потому Ахмед предложил ей, чтобы она учила его французскому языку.
– Хорошо! – согласилась женщина, – в день ты будешь запоминать по пять слов!
На что Ахмед возразил:
– Пусть будет двадцать пять слов! Я запомню!
– Но это очень много! – удивилась Жаннет.
Ахмед задумчиво произнёс:
– У меня нет времени для обучения!
На эти слова женщина ничего не ответила, только внимательно посмотрела на него и вздохнула.
Учеником её новый подопечный был исключительным, за всё время обучения он ни разу не забыл ни одного слова и уже через два месяца довольно прилично мог изъясняться на французском языке. Причем с марсельским акцентом, на котором говорила и Жаннет.
Обязанности помощника уборщицы не тяготили Джабраилова, но он старался не попадаться на глаза коменданту лагеря и его помощнику. Постепенно Ахмед окреп и всё больше задумывался о своей дальнейшей судьбе. Он рвался отомстить немцам за своего брата и отца, за братьев Георгадзе, за своих бойцов Артюхина и Самойлова, но находясь в лагере сделать это было трудно. Да, можно было бы устроить какую-нибудь диверсию, но в условиях лагеря это не дало бы того эффекта, которого жаждал Ахмед.
Да и найти исполнителя диверсии в лагере для гестапо было бы проще. Ко всему, готовился очередной набор в азиатские легионы, могут вспомнить и о нём. И Ахмед продолжал ждать удобного момента.
Он обратил внимание, что один из французских уборщиков вывозит за территорию лагеря тачку с мусором и сбрасывает его в яму недалеко от забора. Понаблюдав, Ахмед установил, что часовой с вышки не может видеть то, что падает в яму с тачки. И второе, самое главное, охрана у ворот никогда не проверяла, что за мусор вывозит уборщик.