Пси-ON. Книга II

Нетт Евгений

Но вот, наконец, гудки резко оборвались, сменившись уставшим мужским голосом:

— Слушаю, Анастасия.

— Андрей, я узнала нечто очень важное. Со связью всё в порядке? — Отнюдь не дежурный вопрос. На территории академии пришлось проводить отдельные работы по приведению защищённой связи в приемлемый вид, так как руководство до недавних событий этим почему-то не озадачилось несмотря на имеющиеся указы, заверенные печатями Тайных Палат.

Уже за одно только это бывшего директора можно было смело снимать с его поста, а ведь наследил этот ставленник консерваторов очень и очень изрядно.

— В полном.

— Геслер — чудовище. Я не знаю, как я этого не разглядела тогда. Наверное,

и не пыталась, или была слишком удивлена его инстинктивной защитой, но это!.. — Несмотря на произносимые слова, в голосе девушки было куда больше искреннего восхищения и благоговейного трепета, нежели страха или ужаса. И это подтвердил бы любой телепат, оказавшийся сейчас рядом. Комиссар второй раз за последние дни выпустила эмоции из-под контроля, и вновь не то, чтобы отдавала себе в этом отчёт. Но у всех людей свои минусы, и не будь у Анастасии Белёвской этого, и она давно бы работала самостоятельно, без контролирующего её старшего коллеги. — Его разум и в тот раз меня впечатлил, но сейчас он изменился, сохранив видимость себя-прежнего! Он словно по команде может вырасти в невиданной сложности дворец, такой, какого даже у Императора нет! Геслер каким-то образом обошёл четвёртый и шестой законы, совершив нечто невозможное, нарушающее все наши…

— Настя! — Ворошилов вскинулся, словно кто-то наступил на его больную мозоль. И он явно понял, что с его подчинённой не всё в порядке. — Не мельтеши. И лучше вообще пока молчи, слушай меня. Обговорим всё при личной встрече. Успокойся, приведи мысли в порядок и хотя бы попытайся объяснять не как телепат телепату. Я в этих ваших делах ни черта не смыслю. Договорились?

Анастасия Белёвская ответила спустя пять секунд:

— Да. Я подъеду к твоему кабинету. И… прости за это, я была слегка не в себе.

И оставалась. Но на недовольство непосредственного начальника нарываться ей тоже не хотелось, а самообладание, как ни крути, оставалось при ней. Чуть-чуть.

— Я заметил. — На счастье девушке, недовольством от Ворошилова и не пахло. — Не задерживайся, жду у себя в кабинете.

И ведь действительно ждал, раздираемый любопытством. Всё-таки не каждый день опытная телепатка называла потенциального «коллегу» ни много, ни мало, а чудовищем. Да ещё и с таким трепетом в голосе, что в отношении Анастасии Белёвской, одной из самых молодых комиссаров десятилетия, вообще нонсенс…

Глава 10

Рябь на воде

Чем больше субъективных дней я проводил за развёртыванием заранее подготовленных конструкций в своём разуме, тем чётче становилось понимание того, что всё это «спрессованное» добро со стороны, да на контрасте с тем, что тут было несколькими реальными днями ранее, не заметил бы только слепой. Фундамент, в котором я скрывал заготавливаемые конструкты, ощущался совсем по-другому. Глубже, насыщеннее, сложнее. Многократно сложнее: на интересные решения я не скупился, и ограничений во времени, можно сказать, не ощущал тоже. Потому выходило всё так, что сам по себе нынешний фундамент был даже более пугающ, чем то, во что он должен превратиться уже в ближайшие объективные часы. Просто потому, что сейчас всё самое сложное в фундаменте всё-таки проглядывалось, а потом оно будет скрыто за стенами бастионов моего разума.

Так или иначе, но более не оставалось сомнений в том, что опасение, источаемое комиссаром Белёвской, было вызвано именно тем, что она сопоставила прошлое с настоящим. Банально прикинула, сколько времени на проведённые мною махинации должно было уйти у обычного телепата, присмотрелась получше… и испугалась. Даже со скидкой на опыт и систематическое образование, — которое я тоже отчасти получил, — я проделал огромную, прямо-таки колоссальную работу.

Добавьте к этому изначальные масштабы моего развивавшегося не один век разума, и получите нечто впечатляюще-пугающее.

Благо, впечатляющего было больше, судя, опять же, по эмоциям девушки. Я бы почувствовал настоящий испуг или пропитанное ужасом удивление, так что монстра во мне не видят. Уже плюс, собственно.

Но вот объяснить то, откуда появились готовые к развёртыванию конструкты будет практически невозможно. Они слишком сложны сами по себе, так как я рассчитывал придержать их до той самой поры, когда ко мне в голову уже никто вот так не постучится. Не вышло: маскировку раскрыли так, словно её не было вовсе, — да и от маскировки у моих методов оказалось только название, — и теперь мне не оставалось ничего иного, кроме как возвести-таки свой бастион и скрыть внутри все самые сложные элементы, в нынышнем виде проглядывающиеся буквально везде. И не спрашивайте, почему я не предусмотрел внешний слой «обыденной простоты». Просто не подумал. Ошибся. Такое бывает, если начинаешь считать себя кем-то из ряда вон выходящим. Зазнался, и теперь вынужден на скорую руку доделывать то, на что, по-хорошему, нужно раза так в три больше времени.

Крысы? Подождут: с ними нужно работать без ускорения сознания, а это, в нынешней ситуации, неадекватно большие траты времени.

Я размазал по лицу кровь обратной стороной ладони, слегка припалив полопавшиеся в носу капилляры. Попутно слегка уменьшил степень ускорения мышления, посетовав на никакую выносливость тела. Безграничное могущество разума было сжато рамками физической оболочки, и чем больше времени проходило, тем сильнее становилось желание что-то с этим сделать. Простые тренировки были жёстко привязаны ко времени: нельзя было стать крепышом за неделю или даже месяц. Тут нужны были годы и годы, которые для меня — десятилетия и века. Я скорее биокинезом себя перекрою, нежели окрепну естественным образом.

Вот только мечты сейчас ничем помочь не могли, и я нагло избавился от посторонних мыслей. Готовность… стопроцентная, со скидкой на обстоятельства.

Можно начинать.

Максимальная концентрация на самом себе, короткий волевой посыл — и мозг начинает кипеть, перестраиваясь вслед за ментальным ядром. И я всё ещё не понимал, зачем и почему это было необходимо. Технически мозги не играли ключевой роли в существовании моего разума, так как даже пиковое ускорение мышления никак не сказывалось на их прожорливости, — а мозг охоч до энергии, так что повышение потребления было бы заметно, — а откат и мигрень провоцировались чем угодно, но не выполнением полезной работы. Да и какая работа, если мозг ни при каких условиях не мог поспеть за ускоренным мышлением ментального ядра? Ещё в период моего продолжительного «заключения» он вообще находился в состоянии полной заморозки, но я ничего — думал, запоминал, размышлял, страдал, мучился и даже становился совершеннее, как оказалось впоследствии. Мозг не использовался совершенно, но при всём при этом оставался якорем, сейчас мне только мешающим. Но и отказаться от них я не мог, так как просчитать последствия пока было решительно невозможно.

Я и с крысами-то не разобрался, а в свою физическую черепушку вообще запущу ручонки не раньше, чем смогу из разума отпетого отморозка-убийцы-насильника слепить добрейшей души человека, готового посвятить свою жизнь служению человечеству. Утрирую? А вот это не факт, ведь мозг у меня один, а вносить в него изменения не понимая абсолютно всего… чревато. Мало ли, что на что завязано.

Сейчас же я при всех многочисленных «но» осознанно контролировал каждый протекающий в ментальном ядре процесс, иногда поглядывая на то, как мой разум визуализировал сам себя.