Пси
Шрифт:
Часть 1. Цветы полыни
«Блудный пасынок», часть 1. Сейчас
За грязным стеклом тамбура летели пригороды: домики, бетонные заборы в цветных кляксах граффити, серые корпуса с пустыми окнами. На промелькнувшей платформе душный июльский ветер гнал пыль. Поверх пейзажа плыло отражение: изможденное лицо, в тридцать лет выглядящее на все сорок. Сигаретный дым колыхался вокруг головы нимбом. Еретическая икона «Возвращение блудного пасынка», стекло, пепел.
Андрей
Натужно улыбнувшись обеим, Андрей боком двинулся между женщинами. Проводница качнулась к нему необъятным бюстом и шаловливо подмигнула. Ресницы у нее были слипшиеся от туши, а вокруг витал крепкий дух вчерашнего алкоголя и мятной жвачки. Отвечать на взгляд не хотелось.
– А мне надо! Срочно! – в очередной раз взвизгнула старушка.
– Женщина, я же сказала…
Не желая ни слушать спор, ни заводить близкое знакомство, он прошел дальше.
Плацкартный вагон ударил в нос запахами пота, несвежей еды и грязных носков. Стараясь не задевать торчащие в проходе ноги с желтыми пятками, Андрей добрался до своего места. Проснувшиеся соседи завтракали, оккупировав столик между нижними полками. Мятые пластиковые бутылки с чем-то мутным, воняющий кислым пакет с солеными огурцами, разложенные на газете вареные яйца, похожие на вынутые глаза. Ободранный остов курицы, стыдливо прикрытый салфеткой. И косые взгляды попутчиков.
Не обращая на них внимания, Андрей полез на свое верхнее место. Улегся на полосатый матрас без простыни. Отвернулся к стенке. Запахи одновременно вызывали голод и тошноту. Глаза закрылись сами, толкая в привычное оцепенение.
В темноте под веками царила беспросветная тоска и мучительное чувство отрубленной третьей руки. Много хуже, чем голод, брезгливое отношение окружающих и откровенная ненависть.
Он не ощущал эфир. Совершенно. По венам раскаленным металлом перекатывался блокатор. Отупляя, вытравливая надежду, убивая чувства. Лоб над переносицей привычно отзывался молчащей пустотой и болью. Только шумел не настроенным радиоприемником нижний «спектр».
К этой глухоте Андрей уже притерпелся. ЛИМБ заставит смириться любого. А тех, кто не захотел и воспротивился, давно спалила двойная доза блокатора и приняли разверстые рты казенных могил под табличками с номерами.
Поезд тяжело прогрохотал сцепками, дернулся последний раз и остановился. Вагон наполнился шумом и гомоном. Люди собирались, вытаскивали чемоданы с багажных полок, толкаясь и матерясь пробирались к выходу.
В спину Андрея больно ткнулся тупой угол чемодана. Он даже не пошевелился. Лежал и уговаривал сам себя встать.
Безвременье дороги закончилось. Он вернулся. Как будто не было этих двух лет ужаса и ломающей изоляции. Только идти больше было некуда и незачем. За чертой Постановления № 2217 остались друзья, еще живые родители, знакомые. В той, прошлой жизни, когда все начиналось, Андрей и
Вагон опустел, и он сполз со своего места. Достал стоптанные туфли, закинутые соседями в дальний угол под нижней полкой. Злости на попутчиков не было, главное не лезли с вопросами и разговорами.
Он взялся за рюкзак, собираясь закинуть тощий мешок на плечо и замер. На мгновение показалось, что ткань под пальцами течет расплавленной обжигающей пластмассой. Всего на секунду, но этого хватило испортить настроение окончательно. Он точно знал, что будет дальше – стальная коробочка на предплечье зажужжит, по-садистски медленно вколет толстую иглу и липкий холод потечет в руку.
Пронесло. Механизм контроллера не проснулся, невидимый поводок не натянулся, позволяя рабу погулять еще чуть-чуть. Андрей медленно выдохнул, чувствуя как ноет лоб над переносицей – пси-масса рассерженно дернула прутья клетки и успокоилась. Подхватив рюкзак, он поспешил к выходу.
Перрон уже опустел. Только вдалеке муравьями тянулись к вокзалу пассажиры. Мимо прогрохотал тележкой носильщик с испитым лицом, так и не нашедший клиентов. Вопросительно глянул на одиноко стоящего мужчину и, не получив ответа, покатил дальше.
Андрей глубоко вдохнул прохладный, чуть горький воздух. И чуть не задохнулся от накатившего ощущения свободы. Призрак ЛИМБа, стоявший за спиной всю дорогу, похлопал по плечу и растаял в розовом утреннем свете. Чудилось, что ничего не было: ни «Времени чудес», ни страшного «Падения» в самую преисподнюю. Он просто вернулся из отпуска, или командировки. Уставший, но счастливый и полный сил. Даже пыль и городская копоть упоительно пахли домом и простым человеческим счастьем. Так остро, что хотелось заорать во все горло. Упасть на колени, поцеловать асфальт и обнять этот грязный перрон, как самого близкого друга.
Дрожащие пальцы только с третьей попытки чиркнули колесиком зажигалки. Андрей закурил, прикрывая ладонью пламя. Нужно было успокоиться, взять себя в руки, не дать сорваться. Или будет нарушение режима, четвертый параграф, вонючие нары, изоляторы и снова ЛИМБ. Он уже видел таких, слетевших с катушек и загремевших на второй круг.
Сигарета дотлела, обожгла пальцы и полетела на рельсы. Он поправил рюкзак и пошел к вокзалу.
– Добрый день.
Двое в одинаковой форме подкараулили его в конце перрона. У правого на лице застыла смертельная скука, а левый все время «подмигивал» нервно дергающимся веком.
– Ваши документы, пожалуйста.
Рука, не слушаясь, нырнула во внутренний карман.
– Вот.
Справка об освобождении, напечатанная на серой бумаге, перекочевала в руки левого. Пока он вчитывался в закорючки, правый пялился на Андрея. В глазах полицейского стояла плохо прикрытая злость.
– Психот? – Левый, наконец, оторвал взгляд от бумажки.
– Что? – Андрей не сразу сообразил. – А, да. Так точно.
Правый дернул рукой, словно собирался достать пистолет из кобуры на боку. Андрею вдруг стало легко и свободно. Захотелось броситься на него и зубами рвать этого «глухого». Пусть стреляет. Пусть! Лучше сдохнуть, но показать этим сволочам…