Шрифт:
Пролог. Начало круговорота
Ночь окутывала улицы тёмным свинцовым одеялом, обволакивая свет фонарей, тот самый свет, являющийся последней линией обороны, противостоящей тьме. Этот свет – надежда для ночных путников, идущих по тёмным переулкам домой.
Солнечные лучи давно покинули этот мир.
На их место пришли тени, шорохи, отблески лунного света на водной глади луж и окон домов.
Мир находился во власти луны и её приспешников звёзд.
Лишь тёмный заблудший силуэт в одиночестве бродит по окраине города.
Потёртые светло-коричневые ботинки со сбитыми носами шуршат по асфальту, звук шагов отражается эхом от стен домов, звук шагов варварски разрывает тишь одиноких улиц.
«Человек – разрушитель,
Настроение у Мужчины было крайне подавленное, и все вокруг начинало иметь смысл, если даже его там и не было.
В осеннем воздухе летала дымка спокойствия. Даже не верится, что этот сумасшедший город с вечно бегающими, суетящимися людьми – хомячками, вертящимися в золотом колесе – клетке с целью материализовать свои ожидания от этой жизни, подкрепляя это завышенными амбициями, может быть таким беспечным. Купаясь в реках долгов, обещаний, ссор, слез о неразделенной любви и засыпая эти реки песком из алкоголя, нервных срывов и наркотиков, «хомячки» ощущают себя живыми, только лишь когда песок, падая, образует остров страсти, сплетения двух тел, отдыха, кружки горячего кофе напротив монитора. Этот островок из песка носит имя – дом. Ночь – это то время, когда все хомячки скидывают свои маски, приклеенные социумом, скидывают пиджаки и платья и облачаются в истинные нежные шкурки и, улыбаясь, выходят на улицы, смотрят сериалы или, уткнувшись в книгу, жадно впитывают истории, написанные уставшим мечтателем, спасающимся от этого мира в своём идеальном измерении, или сумасшедшим, это уже с какой стороны взглянуть. Ночь – это лишённая лицемерия дама, стучащая в дверь и предлагающая корзину, наполненную мыслями, весельем, мечтами, сексом, безрассудством и свободой – всем тем, чего так не хватает уставшим хомячкам, все самое великое, а также ужасное, рождается, покуда никто не видит, и ночь – это именно та зона слепоты.
Мики наслаждался этой ночью как никогда, впитывая прохладный воздух и пиная листья, время от времени попадающиеся под ноги.
С каждым шагом Мики приближался к месту, где прожил большую часть своей жизни. Каждый дом, каждый камушек был до боли знаком-ностальгия. Вот это отверстие в стене от дроби оставлено мужичком, который в пьяном угаре пытался заставить спуститься к нему жену и с ним поговорить, пальнув при этом из охотничьего ружья в стену и разбив камнями пару соседских окон. Жена мужчины была крайне удивлена, вернувшись из продуктового магазина, застав мужа в компании полицейских, ещё большее удивление было у самого дебошира, когда, протрезвев, он осознал, что дома никого не было и он, поднявшись к себе в квартиру, взял ружье и, спустившись вниз, кричал и пугал людей. А все соседи… Не надо было рассказывать сплетни пьяному человеку об изменах жены, которые они же сами и придумали. Сплетни – это вечная проблема небольших городов, где каждый пятый человек – твой знакомый.
В конце улицы виднелись очертания старого полуразрушенного здания театра, освещённого яркими, противными, рыжими фонарями. Здание было давно заброшено, и единственными посетителями «представлений» была местная шпана, прячущаяся от подростковых проблем по тёмным углам с бутылкой чего покрепче. Театр – институт становления личности. Именно тут дети понимали всю бренность жизни и превращались из мальчиков и девочек в мужчин и женщин, наполняя стены развалин стонами под звуки музыки из динамиков телефонов и переносных колонок. А если забраться по деревянным перекрытиям на крышу, то можно было устроить свидание под звёздами или переночевать.
Это было уникальное здание: отель, притон, школа жизни, место рождения и проживания большинства субкультур города. Театр признали исторически важным объектом, не могли его снести и также не могли отремонтировать из-за отсутствия финансирования и наличия дорогих машин и загородных домов у членов управления городом. По мнению Мики это было взаимосвязано. Театр выглядел как нечто выбивающееся из общей картины города, то, что всем своим видом выдвигает протест против системы и не поддаётся изменению и времени, оставляя за собой право называться носителем своего, присущего лишь ему, своеобразного, аутентичного внешнего вида.
Серые переулки сменились яркими вывесками. Повсюду светились таблички – вывески, заманивающие заблудшие души.
– Да…, – вздохнул Мики, – трудно представить, что когда-то это было очень даже приличное место. Вместо этого мотеля, скажем, была школа для одарённых детей, – произнёс Мики, проходя здание из красного кирпича с полукруглыми окнами на верхних этажах. Когда-то семейка Мордео проживала в этом квартале в уютной квартирке, где по утрам играла музыка и пахло кофе, а по пятницам утром Мария – жена Мики – готовила блинчики, напевая песни, игравшие в тот момент по радиоприёмнику.
Её голос был завораживающим, живым, наполненным красками, как будто. Иногда казалось, что если она замолчит, то певичка на записи просто будет не в состоянии закончить песню и, сделав пару попыток спеть, замолчит. Вспоминались выходные дни, когда после завтрака семья усаживалась за стол и, Мери доставала свёрнутые листочки, из коробочки набросанные за неделю, с предложениями, куда можно пойти на выходных – это было некой традицией – вместе решать и планировать отдых.
Задорный смех детей – сына Генри и дочки Лизи – звучал в голове, Мики искренне улыбнулся в пустоту. Возвращаться сюда было волнительно, а для расшатанной нервной системы Мики это была мука, Приняв пару таблеток-психоделиков, запив их односолодовым виски с чёртиком на бутылке и выкурив полпачки сигарет, заглушив паранойю и страх, мучащий в последнее время, мужчина шёл, зная, что это последняя прогулка в его жизни.
Ослепляющая вывеска прожигала ночь. Название – «Падший ангел» – было подходящим для ночного клуба, славящегося огромным выбором ночных бабочек. Напряжение нервной системы увеличивалось в геометрической прогрессии. Задорно завывая, протяжно свистнув, протиснувшись через щель между домами, ветер схватил невидимой рукой пустой бумажный пакет из забегаловки быстрого питания с изображением пухлого, довольного на первый взгляд своей жизнью мужичка с натянутой до ушей улыбкой и взглядом, наполненным безразличием к происходящему. Физиономия была похожа на восковую маску, надетую явно лишь на время рекламы. В одной руке пухляк держал что-то сплющенное с вываливающимися кусками мяса и потёкшим по булке сыром, присыпанным чем-то напоминающим чёрный перец, это нечто напоминало отдаленно многослойный бутерброд, раздавленный подошвой ботинка, заново собранный и повторно засунутый между двух булок. Рекламщики где-то просчитались – это вызывало лишь отвращение, а не голод и интерес. Красными большими буквами на упаковке был написан слоган компании: «ЛУЧШАЯ ЕДА ДЛЯ ЛУЧШИХ ЛЮДЕЙ, НАКОРМИМ БОГАТЕЯ, БЕДНЯКА, ВЕДЬ НЕВАЖНО, КТО ВЫ, ГЛАВНОЕ, ЧТО В ЖЕЛУДКЕ ВКУСНАЯ СЫТНАЯ ЕДА».
– Они думают, что если бы у людей были деньги, они бы пошли в эту дыру?! Был бы у людей выбор, куда пойти, они бы это не выбрали. Люди забыли уже, как выглядит нормальная качественная одежда, еда и прочее, в чем нуждается человек. Люди страдают от навязанных мнений, и стереотипов, находясь под прессом непонимания и осуждения. они впитывают всё, подобно губке заведомо соглашаясь со всем, убивая последнее, что осталось от собственного мнения – мужчина злобно ворчал, рассматривая обрывок упаковки.