Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Шрифт:
…Славянский культурно-исторический тип в первый раз представит синтезис всех сторон культурной деятельности. [114]
Достоевский придал отождествлению национального с антропологическим религиозный смысл в проповедовавшейся им идее русского «народа-богоносца» и отыскал конкретное доказательство русской «всемирной отзывчивости» в Пушкине:
Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только <…> стать братом всех людей, всечеловеком,если хотите [115]
114
Н. Я. Данилевский, Россия и Европа(начало печатания труда — 1869), изд. 5-е, С.-Петербург 1894, 556. Н. Я. Данилевский предпринял этот вывод вопреки им же самим выдвинутому постулату о том, что «всечеловеческое» (как он выражался) не может воплотиться в каком-то одном «культурно-историческом типе»: «…ни одна цивилизация не может гордиться тем, чтоб она
115
Ф. М. Достоевский, Полн. собр. соч. в 30-ти тт,т. 26, Ленинград 1984, 147.
2.2.1.2.В сущности, Достоевский был первым, кто психоанализировал (в самом тесном значении этого слова) личность реалистической эпохи как эдипальную. Достоевский вывел характер Некрасова в статьях, посвященных его памяти, из его особой привязанности к матери:
Это <…> было раненное в самом начале жизни сердце
116
Там же, 111–112.
Конфликт с отцом повлек за собой у Некрасова, в интерпретации Достоевского, демоническую страсть к самоутверждению и самосозиданию:
Миллион — вот демон Некрасова! <…> Это был демон гордости, жажды самообеспечения <…> Этот демон присосался к сердцу ребенка, очутившегося на петербургской мостовой, почти бежавшего от отца <…> Это была жажда мрачного, угрюмого, отъединенного самообеспечения, чтобы уже не зависеть ни от кого. [117]
117
Там же, 122.
2.2.1.3.В анархистской философии, окончательно оформившейся как раз во времена реализма, антропологической константой оказывается способность человека к бунту против любого авторитета, начиная с власти природы над нами (так — у Бакунина в трактате «Бог и государство» [118] (1871)). Эдипальное восстание ребенка против родителей преобразуется анархизмом в отрицание социальной и транссоциальной власти — государства, религии и пр. Собственность — всегда чужое достояние с точки зрения того, для кого человек не имеет иной власти, кроме как над самим собой. Бакунин вполне разделял сенсационную в свои дни мысль Прудона о том, что собственность есть кража [119] . Эдипальная антигосударственность Кропоткина основывалась — иначе, чем у Бакунина, — на уверенности в том, что антропологическим императивом является «взаимопомощь» — противоположность взаимоподавления [120] . Особенно невыносимой для революционеров реалистической эпохи была власть семьи над обществом. П. Г. Заичневский заявил в прокламации «Молодая Россия»:
118
Michail Bakunin, Gott und der Staatund andere Schriften, hrsg. von Susanne Hillmann. Reinbek bei Hamburg 1969, 56 ff.
119
Знаменательно, что Прудон провозглашал собственность инструментом кастрирования: «La propri'et'e fait l’homme eunuque…» (P.-J. Proudhon, OEuvres compl`etes, t. 4, Paris 1926, 227). Для эдипальной культуры, сменяющей кастрационную, собственник, как это ни парадоксально, оскоплен, ибо именно кастрационность владеет прошлым, историей. В своей контроверзе с кастрационной культурой романтизма европейский анархизм компрометировал сублимацию как таковую: для Макса Штирнера любое «высокое» понятие (родина, государство, семья и т. п.) — это «die „fixe Idee“» (Max Stirner, Der Einzige und sein Eigentum(1844–1845), Stuttgart 1972, 47 ff).
120
П. Кропоткин, Этика, Петербург, Москва 1922, passim.
Как очистительная жертва сложит головы весь дом Романовых [121] .
Семья — прообраз власти; она должна прекратить существование («Крейцерова соната» Толстого). Революционеру-«всечеловеку» власть ведома лишь как переходная ступень к безвластию (Марксова «диктатура пролетариата»). Камнем преткновения в споре анархистов и марксистов, похоронившем Интернационал, было толкование детской атаки на позиции родителей. В чем она результируется? В том, что дети становятся аналогичными взрослым в праве на власть (марксизм)? Или в том, что старшие делаются похожими на безвластных младших (анархизм)?
121
Цит. по: Б. П. Козьмин, Из истории революционной мысли в России, Москва 1961, 249; ср. осмысление Прудоном анархического человека как монархиста наизнанку («О федеративном принципе»): «Chacun alors pourrait se dire autocrate de luim^eme, ce qui est l’extr^eme inverse de l’absolutisme monarchique» (P.-J. Proudhon, OEuvres compl`etes,t. 14, Paris 1959, 279).
2.2.1.4.Эдипов комплекс, как мы писали, наводит ребенка — по достижении всей своей полноты — на предположение, что место любого человека открыто, дабы быть занятым другими людьми. Философски генерализованная, эта мысль обернулась в позднереалистических умственных построениях Вл. Соловьева верой в то, что человечеству предстоит переродиться, «создать вселенский духовный организм» («Общий смысл искусства»). Истинная позиция человека как такового иная, чем та, что ему дана:
…идеальное бытие требует <…> чтобы все частные элементы находили себя друг в друге и в целом, каждое полагало себя в другом и другое в себе <…> Бог — всё во всех. [122]
Разница между соловьевской философией и сравнимым с ней антропологическим эволюционизмом Ницше близка в своем основании к той, которая была констатирована в приложении к марксизму и анархизму. Человечество пытается, по Вл. Соловьеву, сравняться с тем, что имеет власть над ним, — с идеальным, высшим и т. п. «Сверхчеловек» Ницше обесправливает высшие ценности, провозглашает смерть Бога [123] . Мыслители-реалисты готовы были даже признать ничтожность их труда в надежде, что когда-нибудь объявится синтетический человек, который сплавит воедино все их частные наблюдения и выводы; Н. К. Михайловский пророчествовал в статье «Вперемежку (фантазия, действительность, воспоминания, предсказания)»:
122
«Общий смысл искусства» цит. по: В. С. Соловьев, Сочинения в 2-х тт,т. 2, Москва 1988, 395–396.
123
При этом Ницше выражал в «Рождении трагедии…» уверенность в том, что мудрость и познание природы невозможны помимо инцеста: «…wie k"onnte man die Natur zum Preisgeben ihrer Geheimnisse zwingen, wenn nicht dadurch, dass man ihr siegreich widerstrebt, d.h. durch das Unnat"urliche? Diese Erkenntnis sehe ich in jener entsetzlichen Dreiheit der "Odipusschicksale ausgepr"agt: derselbe, der das R"atsel der Natur — jener doppelgearteten Sphinx— l"ost, muss auch als M"order des Vaters und Gatte der Mutter die heiligsten Naturordnungen zerbrechen» (Friedrich Nietzsche, Werkein zwei B"anden, Bd. 1, Darmstadt 1973, 48).
Придут другие маленькие люди и расскажут так же откровенно и также без претензий, как я, всё, что они пережили и видели. А потом придет большой человек <…> подберет все наши мелочи, сгруппирует их, осветит и такую поразительную красоту вам предъявит, что вы ахнете. [124]
Эдипов комплекс проявлялся в философии второй половины XIX в. и в «позитивной», и в «негативной» версиях. Последняя определила собой утопию Н. Ф. Федорова. В непосредственно данном мире Н. Ф. Федоров видит царство «позитивной» эдипальности: сыновья здесь «вытесняют» отцов, губят их своим рождением. Культура обязана посвятить себя «воскрешению отцов». Федоровская «Философия общего дела» с ее отцелюбием вменяет сыновьям материнскую функцию: именно они, а не мать должны зачинать жизнь. Поглощенные исключительно решением (ре)генеративной задачи, сыновья становятся volens-nolens соперниками матерей.
124
H. К. Михайловский, Соч.,т. 4, С.-Петербург 1897, стлб. 235.
2.2.2.1.Распознавание эдипальной сущности реализма на материале его литературного творчества — сравнительно легкий труд для исследователей. Реалистический нарратив знакомит читателей с самыми разными формами поведения, сохраняющего в себе след инфантильной эдипальности.
Здесь следует в первую очередь отметить расплодившиеся во второй половине XIX в. истории о молодых людях, Вмешивающихся третьими в семейные отношения. Таков, например, Бельтов в герценовском романе «Кто виноват?», разрушающий брак Круциферских. Действиям Бельтова предшествует намерение Глафиры Львовны Негровой соблазнить юного доктора Круциферского, который ухаживает за ее воспитанницей и своей будущей женйй Любонькой. Дилемма Круциферского состоит, следовательно, в том, быть ли ему агенсом эдипальности (соперником мужа в отношении к Негровой) или жертвой эдипальных притязаний Бельтова. Другого выбора у человека в эдипальном мире герценовского романа нет.
Толстой, хотя и обиняком, но со всей недвусмысленностью возвел в «Анне Карениной» стремление молодого персонажа связать себя с замужней женщиной к детскому инцестуозному желанию. Анна для Вронского — заместительница его матери. Он знакомится с первой, поджидая на вокзале вторую. Анна, со своей стороны, метафоризирует у Толстого материнскую инцестуозность, покидая ради Вронского и мужа, и сына, т. е. уравнивая любовника с мужем-сыном.
К концу реалистического периода история молодого разрушителя семьи преподносится в литературных текстах как прошлое, не допускающее воссоздания. Герой апухтинского «Дневника Павлика Дольского» вспоминает, Старея, о своем юношеском увлечении Еленой Павловной, которое стоило жизни ее мужу. Продолжение ветреного поведения в зрелом возрасте ввергает Павлика Дольского в тяжелую болезнь.