Психологические исследования глобальных процессов: предпосылки, тенденции, перспективы

Сборник статей

Совсем иначе обстоят дела с биотехнологиями. Темпы роста рынка биотехнологий составляют 20–30 % в год. Около 60 % рынка составляют биофармацевтические препараты и биомедицина, 28 % – биоматериалы промышленного назначения и только 12 % – агропищевая продукция (Куксон, 2016). Несмотря на то, что пищевые продукты являются незначительной частью глобального рынка биотехнологий, коллективные страхи связаны именно с пищей (повышенная токсичность и аллергические реакции на трансгенные белки, особенно у детей до 4 лет; риск возникновения рака и мутагенных последствий длительного употребления в пищу ГМО и т. д.). Действительно, темпы развития индустрии генномодифицированных продуктов кажутся ошеломляющими. С 1996 по 2013 г. мировые площади посевов генномодифицированных культур возросли более чем в 100 раз. Наиболее активно ГМО используются в США, где более 90 % посевных площадей заняты трансгенными сортами растений (Разумовский, 2015). Более половины всех генномодифицированных зерновых (54 %) выращивается в Южной Америке,

Азии и Африке (Куксон, 2015). Проведенные за последние 10 лет эмпирические исследования не выявили вреда для организма человека от употребления в пищу ГМО. Опасность ГМО связана не столько с пищевыми, сколько с экологическими и агротехническими рисками (сокращение биологического разнообразия, изменение состава почв, ухудшение качества сельхозугодий и т. д.). Подавляющее большинство россиян считает, что генномодифицированные продукты могут представлять опасность для здоровья. Согласно исследованию ВЦИОМ, проведенному в мае 2014 г., 54 % россиян не стали бы покупать содержащие ГМО продукты. Согласно опросу ВЦИОМ, проведенному в октябре 2014 г., 82 % респондентов считают, что ГМО вредят здоровью и подлежат запрету. При этом лишь 55 % знают, как расшифровывается аббревиатура ГМО (Иваненко, 2011; Кругликова, 2016; Максименко, Пичугина, Шмигирилова, Панкратова, 2016). Риски, связанные с биотехнологиями, имеют ряд психологических особенностей, делающих их релевантными для межгруппового взаимодействия и подстегивающих формирование коллективных страхов.

Чем объясняется такое внимание общественного сознания к ГМО-технологиям? Во-первых, чрезвычайно важной психологической особенностью биотехнологий является их участие в подтверждении групповой идентичности. На протяжении тысячелетий технологии производства, приготовления и потребления пищи регулировались не столько экономическими соображениями, сколько национальными традициями. Не случайно появление генномодифицированных продуктов и различных искусственных пищевых добавок в России оказалось сопряжено с формированием иерархии продуктов, дифференциации пищи на «свою» и «чужую». Например, продукты без сои не только стоят дороже, их производители еще и делают ставку на традиционность бренда, аутентичный вкус и запах (Кравченко, 2014). В массовом сознании «свои» продукты ассоциируются с традиционными биотехнологиями, «чужие», напротив, воспринимаются как продукты зарубежного производства с неестественными вкусовыми качествами, сделанные с применением вредных технологий. Кроме того, в ходе социального расслоения по уровню доходов и качеству жизни потребление экологически чистых продуктов становится маркером принадлежности к благополучным слоям общества.

Во-вторых, контакт с «искусственными» продуктами неизбежен, но регулируется не государственными или научными стандартами, а исключительно самим индивидом. Поколения россиян, выросшие в советское время, привыкли к тому, что государство контролирует качество сельскохозяйственных продуктов и формирует единые стандарты в области питания. Вместе с распространением неолиберальной биополитики и стандартов превентивной медицины ответственность за болезни переносится с государства на самого человека. Положительные или отрицательные последствия потребления продуктов, полученных с применением медицинских и биологических технологий, зависят не от заботы государства, а от личного выбора каждого (Зарубина, 2015).

В-третьих, биотехнологии напрямую затрагивают базовые ценности общества: вопросы жизни и смерти, определения границ между человеческим и нечеловеческим, нормальным и ненормальным. В общественном сознании телесное связано с нравственным. С одной стороны, в биотехнологиях видят возможность продления жизни, а с другой – угрозу невиданных ранее болезней и вырождения.

Отдельного внимания заслуживает проблема отношения личности и группы к социальным и психологическим технологиям (Журавлев, Нестик, 2011). Кем-то психологические технологии могут рассматриваться как своего рода панацея от жизненных трудностей или гарантия карьерного успеха, а кто-то относится к ним с крайним недоверием, как и к технологиям в целом (Dinello, 2015; Kass, 1993). Задача построения психологической типологии отношения личности и группы к социальным технологиям (в частности, собственно психологическим) остается до сих пор нерешенной.

Специфика психологических технологий состоит в том, что их применение представляет собой межсубъектное взаимодействие даже в тех случаях, когда одна сторона рассматривает другую лишь в качестве объекта. Большинство психологических технологий представляет собой преимущественно личностное и высококонтекстное знание, а их применение является социальным взаимодействием и в ряде случаев даже сотворчеством. Кроме того, психологические технологии, как и любое социальное знание, являются частью групповой идеологии: они создаются и используются конкретными людьми, идентифицирующими себя с конкретными социальными группами. Большой интерес представляют групповые цели авторов и «пользователей психологических технологий, а также культурно-исторический контекст появления таких технологий. Например, для понимания возможностей и ограничений технологий психологического воздействия в массовых коммуникациях (Психологическое воздействие., 2014) важно учитывать, что они

первоначально разрабатывались для проведения политических кампаний и военных психологических операций, служили инструментом во взаимодействии «победитель – побежденный». С позиции социальной психологии чрезвычайно важной задачей является прояснение роли, которую играют в создании и использовании психологических технологий внутригрупповые и межгрупповые процессы. Речь идет о социальной категоризации и социальном сравнении, о выраженности групповой идентичности и зрелости самосознания группы, о групповых ценностях и нормах, регулирующих использование той или иной психологической технологии.

* * *

Нами было показано, что технофобия и технофилия являются социально-психологическими феноменами, возникновение которых невозможно объяснить одними только личностными характеристиками пользователей. Технофобия имеет когнитивные, эмоциональные и поведенческие компоненты. Наряду с индивидуальными факторами (самоэффективность, открытость новому опыту, уровень тревожности, пользовательский опыт, эмоциональное состояние и др.), на формирование технофобии оказывают влияние межличностные (общение с коллегами, друзьями и родственниками по поводу технологии), групповые и межгрупповые (столкновение интересов различных релевантных групп в связи с появлением новых технологий, групповые стереотипы, т. е. представления о типичных пользователях данной технологии, ее разработчиках и т. д.), а также социетальные (массовая культура и СМИ, уровень технологического и экономического развития страны, кросс-культурные особенности) факторы.

В заключение хотелось бы наметить несколько направлений, в которых изучение феномена технофобии представляется нам наиболее перспективным. Во-первых, это исследование отношения личности и группы к новым цифровым технологиям, пока еще только проникающим на российский рынок или находящимся в разработке: SD-принтеры, расширенная реальность и технологии телеприсутствия, последствия использования Big Data для контроля над пользователями, формирование Интернета вещей, в перспективе – возникновение нейронета. Понимание того, как конструируются представления об этих новых технологиях, не только имеет практическую ценность для инновационных компаний, но и позволяет найти способы преодоления технофобии в масштабах крупных социальных групп и всего общества, открывает путь к формированию рефлексивной и ответственной позиции «цифрового» гражданина перед лицом технологических рисков.

Во-вторых, развитие семантического Интернета, искусственного интеллекта и проникновение экспертных систем в повседневную жизнь ставят еще один вопрос о том, как формируется отношение к технологии в ситуации, когда сама технология выступает активным «субъектом» отношений. С развитием умных сред и Интернета вещей идея «технического субъекта» перестает быть метафорой. Представьте себе увиденную вами картину в музее, которая начинает присылать вам письма, или холодильник, который следит за калориями в вашей пище и не открывается, потому что, как ему сообщил ваш смартфон, вы не сделали сегодня достаточного числа шагов. Развитие цифровых технологий ставит вопрос не только о доверии человека к машине, но и о более широкой гамме психологических состояний, которые ранее считались характерными только для межличностных отношений.

В-третьих, малоизученной остается роль групповых и межгрупповых факторов в возникновении и трансляции технофобии. Неясны механизмы трансляции отношения к технологии от старожилов к новичкам внутри малых групп: трудовых и образовательных коллективов, внутри семьи и дружеских компаний. По-прежнему мало известно о том, как на отношение к технологиям влияет множественная групповая идентичность пользователей, их представления о других пользователях, разработчиках, инвесторах и других заинтересованных сторонах новой технологии. Большой интерес в связи с этим представляют социально-психологические факторы, влияющие на формирование образа технологии в пользовательских сообществах и социальных сетях. Наши данные, как и исследования других специалистов, указывают на то, что было бы ошибкой связывать технофобию с низкой технической и цифровой грамотностью пользователей. Овладевая новыми технологиями с разными целями, различные группы пользователей конструируют разные технологические фреймы – коллективные представления, оправдывающие и закрепляющие доверие или недоверие к технологии.

Наконец, все большую актуальность приобретает изучение различных способов участия пользователей в создании новых цифровых продуктов и услуг. Формируется новая парадигма бизнес-моделей и способов взаимодействия с пользователем, при которой он из потребителя превращается в полноправного создателя (Ramaswamy, Ozcan, 2014; Verleye, Jaakkola, Helkkula, Aarikka Stenroos, 2015). Могут ли быть технофобы включены в эти практики? Как они реагируют на вовлечение в диалог и сотворчество через новые цифровые услуги? Какую роль при этом играют другие пользователи? Некоторые исследования позволяют предположить, что неудачный опыт такой совместной деятельности может приводить к технофобии (Hei-denreich, Wittkowski, Handrich, Falk, 2015). Очевидно, что с развитием цифрового мира технофобия превращается из традиционной проблемы инженерной психологии во все более актуальную социально-психологическую проблему, возникающую и проявляющуюся в межличностном и межгрупповом взаимодействии.