Психология лжи. Обмани меня, если сможешь
Шрифт:
Теперь давайте рассмотрим обратную сторону монеты: каковы способности глав государств в области обнаружения лжи? Способней они в этом, чем другие или нет? Исследования говорят о том, что некоторые люди обладают ярко выраженными способностями к обнаружению лжи, но что это никак не соотносится с их способностями ко лжи [229] .
К сожалению, подобные исследования большей частью проводятся среди студентов колледжей, и никто еще не занимался лидерами каких-либо организаций. Если тестирование таких людей покажет, что некоторые из них являются также и опытными верификаторами, то встанет вопрос, можно ли выявлять их, не прибегая к тестированию. И если можно выявлять их на основании только той информации которая в общем доступна и относительно политических лидеров, то любой лидер столкнувшийся с ложью, всегда смог бы более-менее точно оценить, насколько его противник способен обнаруживать утечку информации
[229] O'Sullivan М. Measuring the Ability to Recognize Facial Expressions of Emotion // Emot in the Human Face. Ed. P. Ekman. New York: Cambridge University Press, 1982.
Со мной в этом отношении спорит Грос, известный политолог; он утверждает, что главы государств, как правило, являются слабыми верификаторами, гораздо менее опытными, чем их помощники-дипломаты, и плохо способны оценивать характер и правдивость противников. «Главам государств и министрам иностранных дел зачастую не хватает самого примитивного умения общаться, торговаться или выуживать информацию, которая требуется им хотя бы для компетентной оценки своих оппонентов» [230] . С ним согласен и Джервис, замечающий, что главы государств порой могут переоценивать свои способности к обнаружению лжи, особенно если «их путь к власти частично основывался на определенной способности оценивать других» [231] . Но даже если лидер справедливо считает себя выдающимся верификатором, то и он может потерпеть неудачу, столкнувшись с ложью человека другой культуры и говорящего на другом языке.
Я полагаю, что Чемберлен действительно был добровольной жертвой из-за своего желания во что бы то ни стало избежать войны и потому, отчаянно желая поверить Гитлеру, переоценил свои возможности проникновения в подлинную суть немецкого лидера. Но все-таки Чемберлен был далеко не глупец; и он сознавал возможность лжи со стороны противника, но у него был слишком сильный мотив верить, ибо при отсутствии такой веры война становилась уже совершенно неизбежной. Грос считает, что такие ошибки руководителей стран и ошибочная вера в собственные верификаторские способности – дело весьма распространенное. Говоря моими словами, такое происходит особенно тогда, когда ставки очень высоки. Именно в предвидении огромного ущерба глава государства особенно уязвим для того, чтобы превратиться в добровольную жертву обмана.
Рассмотрим еще один пример такой добровольной жертвы. И чтобы усилить впечатление, из всех примеров, приводимых Гросом, я выбрал оппонента Чемберлена – Уинстона Черчилля. Последний вспоминает тот факт, что Сталин «произносил слово "Россия" ничуть не реже, чем "Советский Союз", и периодически поминал Бога» [232] , что и заставило Черчилля гадать, а не сохранил ли советский лидер некоторых религиозных убеждений? [233]
[232] Churchill W. The Hinge of fate. Boston: Houghton Mifflin, 1950, pp. 481, 493.
[233] Такое же впечатление сложилось и у Джимми Картера в отношении Леонида Брежнева. Описывая их первую встречу, Картер вспоминает: «Мы долго никак не могли встретиться, и раз уж эта встреча наконец состоялась, надо было постараться добиться максимального успеха. И Брежнев вдруг заявил мне: "Бог не простит нам, если мы его не добьемся!" и сам же "несколько смутился" от таких слов». Картер же, как и Черчилль, воспринял это упоминание о Боге слишком всерьез. (Carter J. Keeping the Faith // New York, Bantam Books, 1982, p.248).
В другой раз, только что вернувшись с Ялтинской конференции в 1945 году, Черчилль так защищал свою веру в Сталина: «Я чувствую, что слово их крепко. Я не знаю другого правительства, которое держалось бы своих обещаний, даже в ущерб себе, кроме русского» [234] . Один из биографов Черчилля сказал о нем: «…даже зная все прошлое Сталина, Уинстон был готов поверить в его намерения, а преимущество оставаться в сомнении отдать русскому. Ему трудно было не поверить высокой честности высших лиц государства, с которыми он имел дело» [235] . Но Сталин взаимностью на такое уважение не ответил. Милован Джилас цитирует слова Сталина, сказанные в 1944 году: «Может быть, вы думаете, что будучи союзниками Англии… мы позабыли, кто есть кто? Англия только и думает, как бы надуть своих союзников, а Черчилль, если вы сами его не видели, это такой тип, что стянет копейку прямо из вашего кармана…» [236] . Так что желание Черчилля разгромить Гитлера и необходимость в этом помощи Сталина, скорее всего, могли сделать английского премьера добровольной жертвой сталинских махинаций.
[234] Broad L. The War that Churchill Waged. London: Hutchison and Company, 1960, p.356.
[235] Ibid., p.358.
[236] Djilas M. Conversations with Stalin. New York: Harcourt, Brace, Jovanovich, 1962, p. 73.
Поначалу я намеревался дать меньшее количество примеров лжи государственных деятелей, но затем изменил это намерение не потому, что политика есть наиболее обещающая область обнаружения поведенческих признаков обмана, а потому что она наиболее опасна, ибо ошибки здесь стоят слишком дорого. Но пока мы можем сказать только следующее, что, как и в случае с уголовными подозреваемыми, отменять стремление обнаруживать обман по поведенческим признакам в среде политиков нет никаких оснований. Да и остановить этот процесс невозможно, ибо желание получать подобную информацию на основании поведения неотъемлемо от самой природы человека. И, как я уже говорил в отношении уголовных расследований, все же будет безопасней, если участники политических переговоров и их советники станут делать свои выводы более осознанно, а не на основе одной лишь интуиции или своеобразного чутья.
Но даже если бы и была возможность отменить толкование поведенческих признаков обмана в международных встречах, то вряд ли это было бы желательно. История показывает нам примеры совсем недавних чудовищных международных обманов; и кто бы не хотел, чтобы его страна могла обезопасить себя от такой лжи? Проблема заключается только в том, чтобы делать это, не увеличивая риска ошибок. А я очень боюсь, что даже чрезмерная уверенность Чемберлена и Черчилля в своих верификаторских способностях блекнет по сравнению с высокомерием нынешнего специалиста по изучению поведения, который желает сделать целью своей жизни уличение зарубежных лидеров во лжи.
Я уже пытался взывать, пусть и косвенно, к тем американским специалистам которые занимаются поведенческими признаками обмана, дабы они осознали всю сложность своей задачи и настраивали своих клиентов на более скептический лад. Воззвание мое было косвенным лишь потому, что такие специалисты (если они действительно существуют) работают в полной тайне [237] , как и те, кто проводит засекреченные исследования по уличению во лжи промышленных магнатов и глав государств. Остается только надеяться, что эти анонимные изыскания проводятся очень осторожно, а те, кто за них платит, весьма требовательны и критически относятся к применению полученных результатов.
[237] Хотя никто и не собирается признаваться в том, что работает над этой проблемой, я все же получил несколько писем от людей из Министерства обороны, а также несколько звонков из ЦРУ, а это свидетельствует о действительном существовании подобных специалистов в контрразведке и дипломатии. Но единственное исследование Министерства обороны на эту тему, которое я видел, было совершенно бредовым и вообще не имело ничего общего с наукой.
Надеюсь, что меня поймут верно: я не против того, чтобы такие исследования проводились, и даже полагаю, что они необходимы, и понимаю, почему любая страна вынуждена держать их в тайне. И хотя мне кажется, что попытки определить плохих и хороших верификаторов, равно как и сильных и слабых лжецов, среди людей, ставших вершителями судеб государств, практически бесполезны, их все же надо продолжать. Точно так же я полагаю, что исследование ситуаций, напоминающих встречи и переговоры во время кризисов, когда участники многоопытны и принадлежат к разным национальностям, а также изучение искусственных ситуаций с очень высокими ставками (не рутинные лабораторные опыты с добровольцами из колледжей!) тоже мало что дадут. Но продолжать эту работу все равно надо, рассекречивая и широко публикуя результаты исследований.
Надеюсь, мне вполне удалось показать в этой главе, что успех или неудач обманщика никоим образом не зависят от области, в которой он подвизается. Далеко не вся супружеская ложь терпит крах и далеко не все бизнесмены, политики и уголовники в ней преуспевают. Неудача и успех зависят от особенностей самой лжи, от лжеца и верификатора. Конечно, на международном уровне все гораздо сложней, чем между родителями и детьми, но каждые родители тем не менее знают, как трудно избежать ошибок в общении с собственным ребенком.