Психология религии: между теорией и эмпирикой

Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет

Рекомендовано к изданию

Редакционно-издательским советом ПСТГУ

Сборник подготовлен при поддержке гранта РНФ 14-18-03771 «Современная западная психология религии: адаптация в российском контексте».

Рецензенты:

д-р. филос. наук А. Б. Саввин

д-р. психол. наук Н. Л. Мусхелишвили

Данный сборник статей был задуман как издание материалов секции «Психология религии», которая проходила в апреле 2015 г. в Минске в рамках международной научно-практической конференции «Религия и/или повседневность» при поддержке Российского научного фонда [1] . Однако в ходе работы над сборником мы расширили количество участников, что, по нашему мнению, позволило более полно отразить ситуацию в современной отечественной психологии религии. В этой ситуации есть несколько ключевых проблем, которые определяют существование данной науки. Во-первых, не вызывает сомнений явное отставание российской психологии религии от зарубежной, что связано и с советским наследием, и с постсоветскими трансформациями, и с кризисом в гуманитарных и социальных науках на современном этапе, и со своего рода «самоизоляцией» отечественных ученых из-за языковых барьеров.

Во-вторых, междисциплинарный статус психологии религии также негативно сказывается на ее положении. С одной стороны, она является отраслью религиоведения. Однако подготовка по данной специальности ведется на философских факультетах, специализация «психология религии» отсутствует, и из-за этого большая часть «психологических» работ ученых-религиоведов носит описательный характер. В действительности это «история психологии религии», а не сама наука. С другой стороны, психология религии – отрасль психологии, но подобной специализации на психологических факультетах в отечественных вузах не существует. Психологи, занимающиеся проблемой религии, даже если они прослушали курсы «Религиоведение» или «История религии», не обладают в полной мере компетентностью и знаниями в данной сфере [2] и зачастую акцентируют внимание на «психическом», а не на «религиозном» в ходе своих исследований. В-третьих, наблюдается превращение светской по сути науки в конфессиональную [3] – и в массе своей далеко не самого высокого уровня [4] . Приходится слышать заявления, что «научная психология может рассматриваться как религиозный феномен… не существует психологии вне религии, не существует внерелигиозная психология» [5] . Однако такое положение вещей отбрасывает науку (не только о религии, но и психологическую) на полтора столетия назад, возвращая ее к первоистокам, к этапу накопления теоретического и практического знания. В-четвертых, не раскрыт до конца потенциал практического применения полученных исследователями результатов. Это касается и экспертной работы, и профилактики негативных тенденций в сфере, связанной с религией, как на индивидуальном, так и на социальном уровнях.

В этом сборнике мы попытались наметить решение указанных проблем. Сам он, будучи примером «неконфессиональной» психологии религии [6] , выходит в издательстве православного вуза, что в очередной раз подтверждает тезис о самодостаточности психологии религии вне религиозных ориентиров и о возможности эффективного сотрудничества богословов и психологов в рамках светской (т. е. не разделенной искусственными мировоззренческими и идеологическими перегородками) науки. Мы надеемся, что результаты, полученные авторами, еще раз подтвердят нашу идею, что психология необходима для развития современной церковной науки как вспомогательная и/или специальная дисциплина. Однако, вопреки распространенному мнению, мы считаем, что ее «конфессиональность» должна быть выражена не в директивном принятии на веру теологических постулатов в качестве предпосылок, что зачастую ведет к разрушению ее собственно исследовательской составляющей, и не в поиске религиозных оснований, что является делом богословской или религиозно-философской рефлексии, а не самой науки как таковой, но в эмпирическом исследовании актуальных проблем религиозной жизни конкретных людей.

Авторами являются как религиоведы, так и психологи, которым, надо полагать, удалось создать свои работы в рамках единой междисциплинарной среды. При отборе материалов мы ориентировались и на актуальность самих текстов, и на стремление их авторов преодолеть изолированность отечественной науки от наработок зарубежных коллег. Мы намеренно включили в сборник и работы опытных исследователей, и тексты студентов, несмотря на то что, конечно, уровень у них различен, но наша цель в том-то и состоит, чтобы дать возможность высказаться всем и простимулировать таким образом развитие науки. В сборнике представлены четыре магистральных направления современной отечественной психологии религии: «история психологии религии» (Е. В. Орел, Д. С. Дамте), «теоретические и прикладные аспекты эмпирических исследований» (Т. В. Малевич, Д. Д. Кожевников), «психология религиозного обращения» (К. М. Антонов, Л. А. Ардашева, И. С. Буланова, Т. А. Фолиева) и «когнитивное религиоведение / когнитивная психология религии» (А. Д. Белова, Д. А. Горевой, Р. А. Сергиенко, И. И. Шошина и И. Г. Маланчук).

Т. В. Малевич,

Т. А. Фолиева

Принцип методологического объективизма, предписывающий ученому занимать нейтральную позицию в вопросе об истинах вероучения, сегодня является доминирующим в науках о религии, и большинство современных религиоведов, в особенности в западных странах, заявляют о своей приверженности этому принципу. Можно сказать, что идеологическая нейтральность является на сегодняшний день доминирующим трендом в религиоведении и даже многие конфессиональные исследователи стремятся выстраивать свои работы таким образом, чтобы они не слишком выдавали их «не вполне нейтральную» позицию. Научное сообщество часто скептически относится к авторам, которые выступают с иных позиций – будь то позиции радикального атеизма или позиции религиозной веры; очевидно, однако, что единомыслия в этом вопросе нет, идут дискуссии, и невольно возникают вопросы, связанные с тем, какое конкретное воплощение находит этот базовый методологический принцип в различных областях религиоведения, каковы его исторические и идейные основания, каков питающий его дискурс и где границы его применимости.

Будучи в целом солидарны с принципом методологического объективизма

и придерживаясь его в своей конкретной работе, мы попытались, однако, поразмыслить о том, что сам он должен опираться на некоторые предпосылки, которые в свою очередь должны быть отрефлектированы и проработаны. Возможно, именно область психологии религии поможет высветить некоторые идеи, которые прямо или опосредованно фундируют этот принцип, и в данной статье мы предлагаем читателю некоторые наши размышления, идущие в этом направлении.

По-видимому, впервые в области психологии религии принцип методологического объективизма заявляет о себе в последней четверти XIX в., так как уже на рубеже XIX–XX вв. появляются первые попытки его отрефлектировать. В самом начале ХХ в. знаменитый бельгийский психиатр и психолог Теодор Флурнуа выступил в Женевском университете с курсом лекций по психологии религии, одна из которых – «Принципы религиозной психологии» [7] – была в 1913 г. переведена на русский язык. В последние десятилетия, утверждает в этой лекции Флурнуа, психология религии претерпела настолько глубокие изменения, что фактически можно говорить о возникновении новой науки, значительно более близкой принципам позитивного знания, чем прежняя психология, развивавшаяся главным образом под крылом теологии. Представленная трудами преимущественно американских исследователей (Флурнуа называет, в частности, Ст. Холла, Дж. Леуба, Э. Старбака), эта наука пользуется эмпирическими методами, прибегает к биологическому объяснению религиозных феноменов, но самое главное – провозглашает свою полную и принципиальную «беспартийность». «Первое, что поражает меня в этих трудах, – пишет Флурнуа, – это то, что они оставляют совершенно в стороне вопрос об объективной истине религии» [8] (курсив мой – Е. О.). Он дает этому принципу название «принцип исключения трансцендентности» и развивает далее мысль, что необходимость придерживаться его продиктована стремлением психологии религии войти в круг «позитивного знания»: «Это обдуманное или бессознательное устранение проблемы трансцендентности, – настаивает Флурнуа, – вытекает из самих условий существования религиозной психологии как науки позитивной. В самом деле, совершенно ясно, что это была бы окончательная ее гибель, если бы она позволила увлечь себя в водоворот метафизики или эпистемологии и была бы вынуждена для изучения религиозных явлений примкнуть к тем, кто признает существование Бога, или к тем, кто видит в этом одну иллюзию субъективного сознания, или, наконец, к тем, кто проповедует по этому вопросу осторожную нерешительность, не говоря уже о целой гамме промежуточных компромиссов и оттенков. Как и другие отдельные науки – существование и прогресс которых зависят от отстранения неразрешимых для них проблем, затрагивающих сущность, конец или первопричину изучаемых ими феноменов, – религиозная психология не может существовать и развиваться, как только решительно избегая и отсылая к философии предательские вопросы, в которых она рисковала бы окончательно увязнуть при первых же шагах» [9] . Флурнуа далее ссылается на других исследователей, сформулировавших сходные принципы, в частности на Т. Рибо, утверждавшего, что «в действительности для психологии религиозное чувство является фактом, который она должна только анализировать и наблюдать в его изменениях, не считая себя вправе разбирать его объективную ценность или его законность» [10] .

Очевидно, что речь идет именно о той позиции, которую мы сегодня и называем «принципом методологического объективизма». У различных авторов и в разных контекстах этот принцип может выступать и в ином «терминологическом облачении» – Джеймс, например, называет его «вопрос о философском значении религиозного опыта», – суть дела не меняется: речь идет об «исключении вопроса об объективной истине религии». Обратим внимание, что Флурнуа рассматривает его как некое новшество в психологии религии, то есть в его время принцип «исключения трансцендентного» – это далеко еще не нечто общепризнанное, не бесспорное, не самоочевидное, не абсолютное на все времена, а значит – подлежащее обсуждению и даже при случае подвергаемое сомнению.

В то время как западная психология религии на протяжении всего ХХ в. работала по преимуществу в русле методологического объективизма, в советской марксистской науке господствовал принцип-антипод, а именно принцип партийности. Другая альтернатива «методологическому объективизму» – конфессиональное религиоведение – также получила значительное развитие благодаря тому, в частности, что в христианских церквах основных конфессий сформировался серьезный интерес к психологии, и процесс интеграции психологических подходов не только в практику душепопечения, но и в некоторые области теологической работы вызвал к жизни так называемую пастырскую психологию, которой в свою очередь пришлось столкнуться с существенными методологическими проблемами в связи с изначально принципиально светским характером привлекаемых психологических доктрин.

Скажем, однако, несколько слов о марксистском принципе партийности. Старшее поколение россиян, которое и в школе, и в вузе изучало марксистско-ленинскую философию, помнит, что она далеко не исчерпывалась требованием подходить с материалистических позиций к решению любых вопросов. Существенным было также то, что она провозглашала партийность не только религиозных или политических доктрин, но и любой науки (прежде всего общественной), философии, литературы и вообще любого продукта общественного сознания. Под партийностью понимался тот факт, что – вольно или невольно – любая философия или другая область гуманитарного, а иногда и негуманитарного знания выступает на одной из сторон в борьбе мировоззрений, а борьба мировоззрений в конечном счете является одной из форм классовой борьбы. Так, любая философская теория оказывается продолжением линии либо Платона, либо Демокрита, а вообще всякий продукт духовной культуры служит интересам либо революционного пролетариата, либо реакционной буржуазии; соответственно применительно к изучению религии это означало, что любое исследование в этой области – совершенно объективно и отчасти независимо от сознательной интенции автора – либо разоблачает и ниспровергает религию, либо ее защищает (то есть встает на службу мракобесия и обскурантизма); последнее, как правило, касается и тех исследователей, которые заявляют о собственном нейтралитете: нежелание автора осознанно и категорически занять позиции материализма и атеизма автоматически означало его враждебность идеологии пролетариата, и в соответствии с принципом «кто не с нами, тот против нас» такой автор рассматривался как враг. Сплошь и рядом, утверждает это учение, объективная «партийность» произведения, воззрения, теории не зависит от того, что его автор сам думает о своей «партийной принадлежности»; он, может быть, о ней даже и совсем не думает, но при этом «объективно» (и часто даже, может быть, помимо собственной воли) «льет воду на мельницу» классового врага. Последний нюанс – допущение возможной непроизвольности и неотрефлектированности собственной «партийной» позиции исследователя – весьма примечателен; он означал фактическое признание того, что в подоплеке процесса идейного и художественного творчества работает мощный бессознательный фактор: вот, дескать, этот человек сам не осознает того, что он занимает и защищает определенную мировоззренческую позицию; не отдавая себе в том отчета, он оказывается на службе у чьих-то интересов, на защите чьих-то ценностей (то есть где-то «в подкорке» у него эти ценности и интересы зафиксированы и они «работают», то есть на ту или иную сторону его завлекают). Так что, учил марксизм-ленинизм, лучше не обманывать ни себя, ни других иллюзией собственного нейтралитета, а отдать себе отчет в том, на чьей стороне ты в действительности стоишь, и следовать этим партийным интересам уже сознательно – лучше, разумеется, интересам пролетариата.