Псы господни (Солдаты удачи - 8)
Шрифт:
– Случилось что-нибудь, Александр Николаевич?
– не выдержал Голубков.
Нифонтов - начальник Управления по планированию специальных мероприятий - и полковник Голубков, которого он взял к себе руководителем оперативного отдела, работали вместе уже почти три года, хорошо понимали друг друга и едва ли не с первых месяцев перешли на "ты", хотя и называли друг друга по имени-отчеству.
– Кофе будешь, Константин Дмитриевич?
– отозвался генерал.
– Чай.
– Правильно. Один кофе, один чай, - сказал он в селектор.
Голубков сидел возле самого
Постучав, вошел лейтенант-порученец и поставил два тонких стакана в металлических вагонных подстаканниках, как любил генерал. Подождав, пока он скроется за дверью, Нифонтов начал, прихлебнув кофе:
– Что у нас с группой Пастухова? Вот оно что.
– Группа в порядке. Мы не привлекали ее к работе больше четырех месяцев. Что-нибудь не так?
– Ребята ценные, не спорю, - тяжело сказал Нифонтов, - но, по-моему, Пастухова стало сильно заносить. Агентство "Набат" - их контора?
– Да. Правда, Пастухов там ни при чем, а владельцы - Дмитрий Хохлов и Олег Мухин.
– Стало быть, Боцман и Муха.
– Нифонтов задумчиво побарабанил пальцами по столу.
– Ты слышал, что в агентстве был взрыв?
– Так точно, предполагаю, что это спицынская группировка мстит Боцману. Он только что сдал МВД четырех членов банды.
– Ты, видимо, не читал еще утреннюю милицейскую сводку, Константин Дмитриевич.
– Читал, - признался Голубков.
– Покрываешь своих?
– Никак нет, товарищ генерал.
– Голубков поднялся из-за стола и перешел на официальный тон.
– Я далеко не уверен, что расстрел спицынской верхушки - их рук Дело. С местными бандитами в казино были таджикские авторитеты, они что-то затевали и могли перейти дорогу кому угодно. Так что,, возможно, Пастухов ко всему этому совершенно не причастен. Я собирался проверить и доложить. ^
Генерал махнул рукой:
– Да не становись ты в позу. Я вполне тебе доверяю, присядь, пожалуйста.
– Нифонтов заглянул в опустевший стакан из-под кофе.
– Мы не занимаемся милицейскими делами, и нас не волнует судьба десятка уголовников, давно заслуживших пулю. Но если Пастухов решается на подобные, м-м, акции возмездия непосредственно в столице, то складывается впечатление, что его группа становится не просто чрезмерно самостоятельной, а выходит из-под контроля управления.
Это был не первый их разговор о лучшей оперативной группе, привлекаемой управлением. Этим "вольным стрелкам", практически наемникам полковник Голубков и управление не раз доверяли в высшей степени опасную и конфиденциальную работу, которую по ряду причин не могли выполнять официальные службы. Впрочем, для таких щекотливых дел и существовало управление.
– Пастухов обладает жесткой оперативной хваткой и хорошим чутьем. Он всегда действовал в наших интересах, Александр Николаевич.
– Из каких побуждений? Деньги?
Блестящий офицер спецназа, Пастухов вместе со своей группой был несправедливо и жестоко разжалован и уволен из армии в самый разгар первой чеченской кампании. Потом он долгое время работал по заданиям управления, но, кажется, снова тучи сгущались над его головой.
– Нет, деньги - не в первую очередь, - убежденно заявил Голубков. Он просто хорошо оценивает ситуации, сочетая личную и общую пользу, но мы не раз убеждались, что основная внутренняя мотивация действий Пастухова и всей его группы - обостренное чувство долга.
– Перед кем, Константин Дмитриевич? Вот вопрос. Ты в состоянии на него ответить? Голубков промолчал.
– Ты профессионал и должен сознавать, что Пастухов с увольнением из армии потерял внутреннюю опору, - жестко продолжал Нифонтов.
– Он сам затрудняется определить, кому или чему он служит. Вроде бы внешне он придерживается удобной формы: он наемник, который время от времени выполняет задания нашего управления. Но всякий раз, получая приказ - или, если хочешь, заказ, - он подвергает его некой собственной оценке и, выполняя, привносит некоторые коррективы сообразно своим неопределенным и размытым ценностям, которые с большим трудом поддаются рациональному анализу. Посуди сам, в одном случае он поступает сообразно неписаному кодексу офицерской чести, а в другом, как прошлой ночью, хладнокровно расстреливает больше десяти человек.
– Я не уверен в его авторстве, - упрямо повторил Голубков, отдавая себе отчет в том, что действительно пытается защитить Пастухова, в чем-то заведомо становясь на его сторону.
– Напрашивается вывод, что наметился определенный моральный дрейф в его сознании. Теперь он все больше выступает в качестве защитника "своих" и к этим "своим" он относит очень узкий круг людей, которым доверяет лично.
– Ну что ж, могу сказать, что управление входит в этот круг, - твердо заявил Голубков.
– Я не верю, что Пастухов мог провести такую масштабную акцию, не поставив управление в известность.
– Во-первых, не управление, а лично полковника Голубкова, который для Пастухова является моральным гарантом его действий. А во-вторых, спрошу тебя: надолго ли он останется лояльным? Если он предпринимает самосуд в интересах своих друзей, значит, он не доверяет нам. Что, если в какой-то момент Пастухов решит, что управление действует не в русле его личных ценностей? Каковы будут его поступки? Вы готовы взять на себя ответственность?
– Да, готов, - сказал Голубков, - иначе я давно бы расстался с идеей использования группы Пастухова. Он профессиональный военный, русский офицер - несмотря на разжалование, - который выполнит любой наш приказ. Кроме того" если мы хотим иметь высококвалифицированную группу, способную к инициативным и самостоятельным действиям, мы должны не только мириться, но и поддерживать ее относительную независимость и готовность к принятию ее членами ответственных решений.