Псы господни
Шрифт:
Джерваса сопровождал офицер, доставивший его к секретарю из темницы. Он вывел Джерваса во двор, где его уже ждал другой офицер, шесть верховых и свободная лошадь. Джервасу вернули оружие, и он рядом с офицером во главе маленького эскорта покинул мрачный дворец Эскориал и отроги серых гранитных гор Гуадаррама, направляясь к Вилалбе. Там, свернув к югу, они понеслись по узкой долине, по которой петляла река Гуадаррама, неся свои воды в Тагус. Но дорога была скверная, порой — тропинка для мула, и потому остановки в пути часты и неизбежны. В результате они не поспели до ночи в Брунет, где их ждала смена лошадей.
До Толедо оставалось еще сорок миль; аутодафе, как сказали Джервасу, должно было состояться утром, и потому, снедаемый тревогой, он не мог позволить себе и часовой передышки, предложенной офицером. Тот, с виду ровесник Джерваса, был худощав, вежлив, предупредителен. К сожалению, он был каталонец. Англичанин, владевший испанским далеко не совершенно, хорошо усвоивший лишь кастильский говор, его почти не понимал.
В Брунет им, однако, пришлось задержаться: там предложили лишь трех свежих лошадей. Обычно на конюшне королевской почты их стояло не менее дюжины, но днем проехал курьер Генерального инквизитора с охраной, направляясь в Государственный совет в Мадриде, и опустошил конюшню.
Молодой офицер, которого звали Нуньо Лопес, происходивший из ново-христианской семьи с древними мавританскими корнями, принял известие с сарацинским фатализмом своих предков.
— Ничего не поделаешь, — сказал он, пожав плечами.
Можете себе представить реакцию Джерваса на его спокойное заявление.
— Ничего не поделаешь? — вскричал он. — Надо что-то предпринять, я должен быть в Толедо к рассвету.
— Это невозможно, — невозмутимо ответил дон Нуньо.
Возможно, он был рад, что появилась такая веская причина отказаться от ночной поездки.
— Часов через шесть — к полуночи — лошади, оставленные здесь курьером Генерального инквизитора, отдохнут, но вряд ли они проявят резвость.
Джервас скорей почувствовал, чем понял смысл сказанного Нуньо. Он ответил ему очень медленно, с расстановкой, стараясь донести до офицера каждое слово:
— Здесь есть три свежие лошади — для вас, меня и одного из сопровождающих. Возьмем их — и в путь.
Дон Нуньо стоял у открытой двери почты, и лившийся оттуда желтоватый свет мешался с тусклым светом наступавших сумерек. Дон Нуньо снисходительно усмехнулся и покачал головой.
— Это небезопасно. В горах живут разбойники.
— Если вы боитесь разбойников, оседлайте мне лошадь, и я поеду один, — тут же нашелся Джервас.
Офицер больше не улыбался. Он гордо вскинул голову, и его усы над плотно сжатым ртом, казалось, ощетинились. Сначала Джервас подумал, что парень вот-вот его ударит. Но тот повернулся на каблуках и резким злым голосом отдал приказ своим подчиненным, стоявшим возле лошадей. Джервас ничего не понял.
Через несколько минут три свежие лошади были оседланы, и один из кавалеристов Нуньо держал их под уздцы. Тем временем дон Нуньо, быстро перекусив хлебом с луковицей, запил его простым андалузским вином и вскочил в седло.
— Вперед! — повелительно крикнул он.
Сэр Джервас последовал его примеру, трое всадников выехали из деревни и продолжили свой путь.
Тут офицер решил, что настало время свести счеты. Вызывающе обращаясь к своему спутнику «Сэр английская собака», Нуньо заявил, что оскорблена его честь, и Джервас должен при первой возможности дать ему сатисфакцию.
Джервас не намеревался ввязываться в ссору. Ночная поездка сама по себе была кошмаром, и кто знает, какие рогатки поставлены ему судьбой впереди. Он подавил в себе раздражение, пропустил мимо ушей оскорбительное обращение и извинился перед офицером за невольно причиненную обиду.
— Извинения мало, — ответил каталонец. — Вы поставили меня перед необходимостью доказать свою храбрость.
— Вы сейчас доказываете свою храбрость, — заверил его Джервас. — Только это доказательство от вас и требуется. Я был уверен, что вы способны ее проявить, потому и потребовал. Извините великодушно, я сознаю, что бросил бы слова на ветер, не окажись передо мной отважный человек.
Каталонец долго вникал в смысл сказанного, потом смягчился.
— Ладно уж, — пробурчал он. — Пока оставим все, как есть. А потом, может статься, мне этого покажется мало.
— Как пожелаете. А пока, ради Бога, давайте останемся друзьями.
Они скакали во весь опор по пустынной долине реки. В свете почти полной луны по земле стелились фантастические тени, а шумливая река, казалось, струилась серебром. К ночи резко похолодало, с гор подул холодный ветер; дон Нуньо и кавалерист туго завернулись в плащи, у Джерваса же не было и куртки поверх бархатного камзола. Но он не чувствовал холода, он ничего не чувствовал, кроме комка в горле — следствия тревоги, пожиравшей его душу.
Примерно через час после полуночи его лошадь ступила ногой в яму и тяжело рухнула на землю. Джерваса откинуло в сторону, и он смог подняться не сразу. К счастью, он отделался ушибами и царапинами. Оглушенный падением, он видел в свете луны, как дон Нуньо осматривает ногу поднявшейся дрожащей лошади.
Офицер заявил с облегчением в голосе, что все в порядке. Но через пару минут обнаружилось, что лошадь охромела.
По словам Нуньо, они находились поблизости от деревни Човас де Кан, до нее было не более двух миль. Кавалерист отдал свою лошадь Джервасу и повел под уздцы охромевшую. Они ехали шагом, и Джервасом, едва оправившимся после падения, вновь овладело беспокойство: они ползли, как улитки.
Прошел час, пока добрались до деревни. «Именем короля» подняли на ноги хозяина таверны. Но у него не было лошадей. Пришлось оставить кавалериста в деревне, а Джервас и Нуньо продолжили путь вдвоем.
До Толедо было двадцать пять миль, и двенадцать-тринадцать до Вильмиеля, где их ждала последняя смена лошадей. Но как бы они ни уповали на быстрое завершение путешествия, сейчас Джервас и Нуньо передвигались крайне медленно, почти как после падения лошади. Луна скрылась, и узкую дорогу окутала кромешная, почти осязаемая тьма. Лошади пошли резвее лишь с рассветом, и вскоре после семи путники прибыли наконец в Вильямиель. Впереди было еще пятнадцать миль.