Псы войны
Шрифт:
Конечно, Эллен Асанто встретилась с другими бойцами отряда. Наверное, Мюррей предпочел бы знакомить ее с ними постепенно, все дальше уводя в комнату ужасов. На удивление, Асанто оказалось не так-то легко напугать. После испуга от встречи с Рексом она явно взяла себя в руки, вероятно, подготовилась, прочитав спецификации стаи.
Рой ее заворожила. Эллен наматывала круги вокруг огромной стойки, где восстанавливалась Рой, новые пчелы вылуплялись из куколок по точному расписанию с увеличенной скоростью.
– Они же выглядят как… пчелы, – сказала
– Она, – рассеянно поправил ее Хартнел, моделируя систему связи пчел на планшете. – Она, в единственном числе.
– Пчелы составляют единый искусственный интеллект, – великодушно объяснил Мюррей – к нему снова вернулось хорошее настроение, и он опять нацепил на лицо маску добродушия. – Рой не обладает сильными способностями к абстрактному мышлению или планированию, но как бойцу и разведчику ей нет равных.
– А тот Винни-Пух?
Патока сидела неподалеку и жевала толстые плитки корма. На слова Асанто она подняла голову, но ничего не сказала. Хартнел догадался, что Мюррей поставил весь отряд в режим молчания, он слишком любил покрасоваться, чтобы упустить такой случай.
– Патока имеет тяжелое вооружение и хорошо дерется врукопашную. – Мюррей подошел вплотную к неуклюжей медвежьей туше – сидя, мультиформ был выше любого человека в полный рост. Мюррей встал в тени Патоки и похлопал ее по боку, не сводя взгляда с Асанто. Посмотри на меня! Я Хозяин. Я мужик. Я приручил этих диких зверей. Правда, приручением занималась команда биоинженеров, программистов и кибернетиков в лабораториях за сотни миль отсюда. Но, возможно, недостаточно просто сконструировать и задать параметры. Пожалуй, именно использование этих существ можно по праву назвать приручением. А этим занимается Мюррей. Он годами управлял собачьими сворами в разных охранных формах и заслужил определенную репутацию, добиваясь результатов, главное – не задавать ему лишних вопросов. Стая мультиформов – лишь последний цирк убийц, которым он распоряжается.
– А та штука?
Дракон грелся на солнце, подняв спинной гребень, чтобы насладиться теплом. Он был длинным волнообразным существом, двадцать футов от крокодильей пасти до кончика похожего на хлыст хвоста. Сейчас его чешуя была светло-коричневой, и это значило, что он не сменил цвет. Из трех позвоночных биоформов он меньше всех напоминал человека, только руки выглядели похожими на человеческие. Один торчащий глаз хамелеона смотрел на Асанто, как будто Дракон ожидал, пока она подойдет поближе, чтобы наброситься.
– Он в основном из генов игуан и варанов, – ответил Хартнел и добавил редкую в его деле шутку: – Забавно, что когда его доставили, в описи значилось «гуано барана», и мы все такие: «Нет, нам такого не надо, спасибо».
Он перевел взгляд с Асанто на Мюррея, и улыбка сползла с его лица, а потом босс демонстративно спросил, не ждет ли его какая работа, и Хартнел занялся работой.
– Не понимаю, старина Рекс, – сказал он громадине из зубов и мускулов. На звук его голоса Рекс навострил уши, и Хартнел задумался, понимает ли биоформ, что сейчас происходит. – Все на месте. Ничего не сломано. Твоя головная система в норме. Хороший Пес.
Рекс дернул плечами, и планшет Хартнела сообщил, что человекопес хочет поговорить. Хартнел открыл канал в ушном импланте.
«Я хочу новый голос».
В ухе Хартнела звучал нейтральный, искусственный голос, ничего общего с настоящим рыком, от которого все внутри переворачивалось.
– Я… э-э-э… – Хартнел огляделся и, убедившись, что Мюррея нет поблизости, прошептал: – Чего ты хочешь, не понял?
«Я хочу новый голос».
– Мы не можем дать тебе новый голос, Рекс. Не можем.
Рекс просто посмотрел с молчаливым осуждением, как прекрасно умеют собаки.
– Ну ладно, ладно, пожалуй, это возможно. Когда-нибудь, со временем. Сейчас это не главная задача, мальчик. То есть ты ведь прекрасно можешь разговаривать с нами и так, ты же не собираешься выпрашивать печеньки у анархистов? Это… это очень странная просьба, понимаешь?
Напрашивался вопрос, откуда взялась эта мысль, и Хартнел заметил перемены в позе Рекса: она стала оборонительной – биоформ опустил голову, прижал уши. Из огромной пасти вырвался слабый вой, почти слишком тонкий, чтобы расслышать.
Хартнел знал Рекса или думал, что знает. Он точно не знал, насколько мышление Рекса напоминает человеческое, но считал, что может понять поведение биоформа. Все-таки Рекс главным образом собака. Он из той породы, что тысячелетиями училась понимать людей.
Но потом, наблюдая за Рексом, он задумался: «Откуда эти мысли о новом голосе? Рекс явно не хочет, чтобы я спросил». Если задать прямой вопрос, псу придется на него ответить. Такова иерархия подчинения, встроенная во всех биоформов, в особенности в Рекса. На вершине пирамиды – Мюррей, но Хартнел второй.
Это была неприятная мысль. Быть вторым недостаточно, это его не спасет, если Мюррей во время очередного припадка ярости прикажет Рексу разорвать Хартнела на куски. Об этом не стоило бы волноваться, когда занимаешься только техникой, но в Кампече Мюррей был кем-то вроде императора. Он делал свою работу и не желал, чтобы его контролировали. И пока он приносит результаты, нанимателям из корпорации плевать на его методы.
За этим последовали еще более неприятные мысли: «Я знаю столько всего о том, что здесь происходит». И логичный вывод: «Я знаю слишком много».
Он посмотрел в бесхитростное, но жуткое лицо биоформа. «Ты ведь не сделаешь мне ничего плохого, мальчик? Конечно сделает, если Мюррей пожелает». И Хартнел ничем себе не поможет.
Да и не захотел бы. Хартнел не раз представлял себе этот сценарий, обычно как раз перед тем, как доставал очередную бутылку виски. В этих мысленных спектаклях Рекс всегда колебался, хотя бы короткое время.
Хартнел почесал биоформа под подбородком, ощутив мускулы и напряженный диалог, идущий внутри между его человеческой частью и собачьей.