Птица и охотник
Шрифт:
Кто он такой? Что делает здесь, в Свободных Побережьях? Вдруг он убийца? Есть же такие люди. Они не могут жить без убийств. Им это необходимо, они так получают свое собственное добро. Таким людям хорошо на войне, а если войны нет, они просто рыщут по дорогам и убивают бродяг, нищих или одиноких людей. Вот и этот – такой же убийца… а вдруг он присмотрел для себя Нок?
Чувствуя, как зубы выбивают дрожь, девушка стянула с себя юбку. Юбка – слишком нарядная одежда для уборки зала Корабельного двора. Надо надеть темно-синие, немаркие шаровары и голубую тунику. Косы она после переплетет. Солнце поднялось уже очень высоко, и мама Мабуса наверняка
Хамусу в Линне все знают и все боятся. Ругать девушку за то, что она ходила к ведунье, мама Мабуса сильно не станет. Но что сказать о предсказании? Ничего себе, улыбка судьбы… Перевернутая тренога, пожар. И Незнакомец в довершение всех бед. Чтобы всем так судьба улыбалась, дери его зменграхи!
Нок, резко дергая гребнем, расчесала длинные концы кос и выскочила из комнаты.
Еж и Малышка домывали зал, скребя полы щетками изо всех сил. Сурово поджав губы, у выхода на улицу стояла мама Мабуса. Глаза ее сверкали ярче коралловых бусин, а сведенные к переносице брови сливались в одну густую полосу, черную, точно угли, что выгребает из печи по утрам повар Тинки-Мэ.
– И где это ходила моя Нок с утра? – громыхнула она, и Еж, вздрогнув, втянул голову в плечи.
Нок поклонилась, привычно сложив ладони, после ответила, не поднимая глаз:
– Ведунья Хамуса вчера велела с рассветом солнца прийти к ней.
– И что? Нельзя было сказать мне? Язык у тебя отсох или в голове осталось только кислое молоко? Вот уж дура так дура!
Мама Мабуса приблизилась и с силой щелкнула Нок по лбу. Пальцы у нее были крепкие и сильные. Почти мужские пальцы, и щелчок получился довольно ощутимый.
– И что сказала Хамуса? Ну?
Нок замялась, после сказала:
– У нее в хижине пожар случился. Плохо дело, очень плохо. Не к добру все это, так она сказала…
– Вот же глупая. Ладно, ступай. Сиди сегодня во дворе и не ходи никуда, ясно? Работы тебе хватит. Да, за этими двумя присматривай. И чтобы тихо было, иначе все кости вытрясу из вас, бездельники.
Мама Мабуса ступила на скрипучую лестницу, поднимающуюся на второй этаж, и проворчала, уже сама себе:
– Разбаловались они… привыкли, что все им потакают… Бегают по городу, точно вольные, а работа не делается. Выдеру я их за такие дела, только пусть окажется, что зал недостаточно хорошо вымыт или посуда не расставлена. Выпорю так, что шкура слезет, а новая не скоро нарастет.
Нок взялась за посуду. Перемыла все грязные еще с вечера кружки. Вытерла прилавок, полки. Тщательно вымела мусор с пола из-под прилавка. Ни Еж, ни Малышка ни о чем ее не спрашивали. Видать, поняли по лицу, что что-то случилось, и не приставали с расспросами.
Дети привели в порядок зал, натаскали к печи хвороста. Только после этого пристроились завтракать во внутреннем дворике, у колодца.
– Ну, как? – шепотом спросил Еж. – Что сказала Хамуса?
– Не могу тебе рассказать, – тихо ответила ему Нок, – и не спрашивай ничего. Я сама не могу до конца разобраться – доброе она предсказала или плохое. Непонятно, и все тут.
– Как это не понятно? Что, не можешь понять, хорошее ли предсказание? Она что, не кидала кости на здоровье и удачу? Ты будешь здорова?
– Ну… вроде бы да. Вроде бы я буду здорова, и у меня всегда будет удача.
– Так ведь это хорошее предсказание. Да? Хорошее?
– Не знаю, – буркнула Нок, – наверное… я устала, пойду вздремну. Если мама Мабуса позовет, разбудите. Ясно?
– Ясно… – ворчливо ответил Еж. – Что тут неясного… Странная какая-то ты пришла, не рассказываешь ничего. Какая блоха тебя укусила? Какая зараза в лесу пристала? Может, шептуны напугали?
Нок даже не глянула на него. Сунула последний кусок лепешки за щеку и направилась к хижине. Надо просто уснуть и ни о чем не думать. Вот и все. Потом видно будет…
А в это время в Корабельный двор пришла Хамуса. Пришла и потребовала увидеть Нок. Что-то сказала маме Мабусе, и та провела ее до самой хижины, где на матрасе дремала девушка, упершись ногами в неподвижную Травку. И вот, разлепив отяжелевшие веки, Нок увидела перед собой суровое смуглое лицо лесной женщины. Сон развеялся в одно мгновение. Нок подскочила, поклонилась. Еще раз и еще.
– Вот вы где, значит… – проговорила Хамуса, глянула на спящую Травку и тут же велела: – девочку эту береги пуще зеницы ока. Возможно, жрицы Набары разрешат ее ввести в свой храм, ведь ты связана с ней заклятием. Так должно быть. Поэтому смотри за ней, – Хамуса подняла указательный палец и ткнула им в лоб Нок, – смотри как следует. Чтобы не погибла, не пропала. А там духи знают… Вот значит что… да… Зачем я пришла? Передать тебе кое-что. Амулет. Для тебя сплела вчера. Маме Мабусе я сказала, что ты забыла у меня охранный браслет, что вроде упал он с твоей руки. А о предсказании ты никому не говори, не следует. Кости не любят, когда всем рассказывают об их предсказаниях. Так что не болтай языком, девочка, и будет добро в твоей жизни. Вот увидишь. На, бери, что я тебе принесла.
И Хамуса сунула в руки Нок сплетенную из сухой соломы куклу. Небольшую, размером с ладонь. У нее были круглая голова, повязанная куском яркой ткани, и растопыренные руки.
– В этой кукле не простые травы. Была у меня одна трава сушеная, Доимху Тор называется. Когда она в своей силе и растет в правильном месте, она, эта трава, многое может. А тут, в амулете сухие стебли, они уже не такие страшные. Но говорить еще могут, да. Когда надо, они могут заговорить. Тебе эта кукла пригодится, девочка. Как нужен будет тебе совет, так произнеси заклятие, которому учил тебя Дим-Хаар и которое ты произносишь вот над ней, – Хамуса кивнула на Травку, – произнеси заклятие в пустую ночь, и амулет даст ответ. Увидишь сама. А я пойду, что-то нехорошо мне… Жарко и давит, давит к земле воздух. Ночью пойдет дождь, вот увидишь сама… дождь ночью – это хорошо, очень хорошо…
Хамуса повернулась и вышла из хижины. В руках Нок осталась соломенная кукла с безглазым лицом.
Пустой ночью произнести заклинание… Ничего сложного и страшного. Хамуса называла ночь «пустой», когда не было ни одного полнолуния. Старое название, но Хамуса часто пользовалась старыми названиями.
Присев на матрас, Нок почувствовала, как чуть качнулась кровать. Едва заметно дернула пыльной ногой спящая Травка. На ее осунувшемся личике застыла горестная маска, кончики рта опустились, и медное колечко в правой ноздре казалось тусклым. Ее бы сводить на Песчаную косу и выкупать хорошенько. Но это сложно, очень сложно. Ходить Травка не любит, всего боится, и на улице на нее нападает столбняк. Она застывает на месте и закрывает лицо локтем, так, чтобы самой ничего не видеть. И ведь не добьешься от нее ни слова. Ничего не скажет, как будто языка у нее нет.