Птица малая
Шрифт:
Наклонившись, Д. У. поднял камень, который только что выворотил, и швырнул через ущелье, хлестко и точно. До противоположного края тот не долетел совсем немного и застучал вниз по откосу – к реке, бежавшей под ними.
– Что меня заботит – это картина в целом. – продолжил он. – Вы не хуже меня знаете, что все в нашей миссии чертовски близко к чудотворству. И ключом к нему служит Эмилио. Я не хочу мутить воду! Я не хочу, чтобы он думал обо мне. Или о Мендес – по крайней мере, пока. Я не собираюсь мешать их совместной работе, поскольку они справляются отлично. Но, если честно, я затаил дыхание.
Наступила
– Д. У, я не спорю с вами. Я просто спрашиваю, хорошо?
Он кивнул, поэтому Энн продолжила:
– Давайте считать, что Эпоха Чудес еще не закончилась, ладно? И мы оба знаем, что Эмилио особенный человек. Но и София тоже, верно?
– Пока нет возражений.
– Видите ли, мне кажется, на стороне любви, секса и семьи стоят некие высшие силы. Помнится, довольно авторитетная Персона однажды сказала, что человеку нехорошо быть одному. Рим, со всеми его кельями, – Энн повела рукой, – очень далеко отсюда. Мы отсутствуем там почти два десятилетия. Возможно, священникам сейчас разрешено жениться! И в любом случае, я не понимаю, в чем Эмилио обманет Господа, если полюбит Софию.
– Энн, вы ступили на зыбкую почву.
Потянувшись назад, Д. У. зачерпнул горсть гравия. По его лицу пробежала судорога боли, но Энн отнесла это на счет темы разговора.
– О черт, я не знаю. Может, это ничего не нарушит. Может, они будут счастливы, заведут кучу прелестных детишек, а Бог возлюбит их всех…
Некоторое время они сидели молча, прислушиваясь к шуму реки и глядя на запад, где небо пылало красками первого заката. Похоже, Д. У. обдумывал что-то, и Энн ждала, пока он снова заговорит.
– Отнеситесь с терпением к моим словам, поскольку я пытаюсь нащупать истину, тычась вслепую. Но, Энн, – мягко произнес он, – мне кажется, что святость, как и гениальность, базируется на вдохновенном упорстве. Это последовательное стремление к поставленной цели. Это те настойчивость и сосредоточенность, которые я вижу в Эмилио.
– Д. У, вы серьезно? – Энн застыла, широко открыв глаза. – По-вашему, Эмилио свя…
– Я не сказал этого! Сейчас я говорю абстрактно. Но мы с Марком обсуждали эту версию. Да, я вижу, какие возможности для нас открываются, а моя задача, Энн, обеспечить успех миссии. – Д. У. помедлил секунду, прежде чем сознаться: – Может, и напрасно, но я фактически употребил это слово в своем докладе, отосланном в Рим. Я написал, что, по-моему, среди нас находится великий подвижник, настоящая путеводная звезда. «Обручен с Господом, а в иные моменты полностью причащается к священной любви» – вот как я это сформулировал.
Бросив последние несколько камней, он смахнул с ладоней землю и наклонился вперед, упершись локтями в колени и свесив костистые кисти между голеней, глядя, как камушки катятся вниз, стуча по откосу.
– Чертова куча административных проблем, – произнес он после паузы. – Там, на Земле, они не спрячут это в Школе Выдающихся Иерархов.
Энн не нашла что сказать и уставилась на облака западного края неба, похожие на взбитые сливки, расцвеченные клубникой и малиной, брусникой и манго. Ей никогда не надоедало смотреть на здешние облака.
– Энн, – продолжал Д. У. задумчиво, – я вправду беспокоюсь о Софии. Я ужасно привязан к девочке и не хочу, чтобы она пострадала. Снаружи она сплошь воля и холодный ум, но, Боже ее храни, в душе малышки полно битого стекла. Если придется выбирать, Эмилио выберет Господа, а мне и думать не хочется, как она это примет. Поэтому не нужно поощрять ее надежды, понимаете?
Д. У. поднялся на ноги. Энн заметила, что он выглядит слегка бледным, но следующее его замечание поразило ее настолько, что отбило всякую охоту расспрашивать.
– Жаль, что София не втюрилась в малыша Квинна или в Робичокса.
Тоже встав, Энн нахмурилась, сбитая с толку:
– Ну, Джимми – пожалуй. Но Марк? Я думала, он… ну, вы знаете. Я думала…
– Вы думали, что Робичокс гей? – Д. У. захохотал, и с полдюжины коронариев взмыло в воздух. Явно развеселившись, он обхватил тощей рукой ее плечи. – О, Боже. Не-е-ет. И близко не попали. Марк Робичокс, – сообщил Д. У, когда они двинулись дальше, – влюблен в заглавную букву П, в Природу, а женщины – это для старины Марка природа в красивейшем из ее проявлений! Он любит женщин. На свой лад Марк тоже мистик. Доказательства реальности Господа он видит во всем. Это почти исламистская теология. Робичокс не разделяет естественное и сверхъестественное. Для него это явления одного порядка, и он преклоняется перед ними. Особенно если это явление – женщина.
Он посмотрел на Энн, все еще изумленно таращившую глаза, и рассмеялся:
– Сейчас вы скажете про административную проблему! Архиепископ отправил старину Марка работать в мужскую школу именно для того, чтобы держать его подальше от неприятностей. Он никогда ни за кем не приударял, но он привлекательный сукин сын, а одно ведет к другому. Не способен сказать «нет», если к нему приходит женщина. И они, понятное дело, приходили. Лучший терапевтический партнер в Квебеке – вот что я слышал.
– Буду иметь в виду, – сказала Энн, задохнувшись от смеха, но не смогла удержаться, чтобы не сказать: – Поэтому целибат – оптимальное решение.
– Ну, в каком-то смысле, возможно, так и было – поначалу, пока Марк исправлялся. Но вернемся к Эмилио, – настойчиво сказал Д. У. – Для него разделение между естественным и сверхъестественным является базисным. Бог не повсюду. Бог не присущ всему. Бог где-то там, к Нему нужно тянуться, стремиться. И вам придется поверить мне на слово, но для Эмилио целибат – это часть сделки. Это способ концентрации, фокусирования на одной цели. И мне кажется, у него получилось. Я не знаю, он ли нашел Бога или Господь пришел и завладел им…
Сейчас они снова видели хамрий-убежище, залитое струившимся с запада светом, похожим на расплавленную медь. Аскама все еще лежала на коленях Эмилио и, видимо, спала. София склонилась над компьютерным блокнотом. Заметив их, Эмилио вскинул руку. Они помахали в ответ.
– Хорошо, я поняла, – сказала Энн. – Постараюсь в это не встревать. Возможно, все к лучшему.
– Надеюсь, что да. Очень многое поставили на карту – и он, и она. Да и все мы тоже.
Он схватился за живот и поморщился.