Птица в клетке
Шрифт:
– Что это? – спрашивает он.
– Сочинение.
Дядя бросает на меня острый взгляд – кажется, понял, что я лгу. Я украдкой смотрю на глубокие морщины у него на лбу и под глазами и пытаюсь прочесть его мысли. Обычно, когда дядя возвращается домой после долгого отсутствия, он выглядит сонным, расслабленным, словно только что плотно поел.
А иногда что-то словно движется у него под кожей, ползает и рвется наружу. В такие моменты лучше услышать, как он запирается в кабинете. Пусть один, пусть отрезанный от мира, но так легче.
Его
– Ты неправильно написал «зловещий». – Он бросает мой блокнот на пол. – Идем на кухню.
Я следую за ним в другую комнату. Дядя открывает контейнер с готовой едой, встает за столешницу из черного гранита, режет бифштекс острым ножом и отправляет в рот сочащиеся алыми каплями куски. Тишина дома нарушается лишь отдаленным металлическим стуком водонагревателя, как стучит сушилка в прачечной, если забыл вынуть мелочь из кармана.
– Мне сегодня звонил директор школы. – Голос Рассела низкий, спокойный, но слова заставляют мое сердце пуститься вскачь. Мистер Пирс сказал, что не станет звонить, если я пообещаю ходить на уроки, а я ведь пообещал!
На секунду перед глазами всплывает мираж отца, встречающего меня у школы.
– Ты меня слушаешь?
Я поспешно киваю, испытывая прилив вины. Я плохо стараюсь. Не то что Рассел – вот он трудится с утра до ночи. Ему пришлось устроиться на работу уже в семнадцать, когда умер его отец. Я снова пытаюсь представить юного, хрупкого Рассела, но не могу.
Он отрезает от бифштекса еще один красный кусок.
– Сколько ты уже здесь живешь?
У меня холодеет в животе, словно я наелся снега. Сейчас дядя меня вышвырнет. Я слишком долго испытывал его терпение, и вот наконец ему надоело.
– Прости.
– Я у тебя не это спросил.
– Четыре года.
– И что я у тебя попросил за это время? О чем мы договорились? Единственную вещь?
– Что ты можешь мне доверять.
– И? – Он отправляет в рот еще кусок.
– Что я буду вести себя примерно.
– И?
– И тебе не придется вникать в мои дела.
– Я ведь не слишком много просил, так? – Все чувства, что не отражаются в его голосе, начинают проявляться в пульсирующей жилке на шее.
– Нет.
– Я понимаю твою… ограниченность. Не жду от тебя пятерок. Даже четверок не жду. Но просто сидеть в классе ведь не так уж сложно?
– Нет.
– Мне не нравятся звонки из школы. Я хочу тебе доверять.
– Мне жаль. – Правда жаль.
Он кладет нож рядом с чистой костью.
– Неси.
2
Вот-вот случится нечто ужасное.
Обычно я просыпаюсь с этим чувством в груди. Словно я ослеп, совсем рядом притаилось что-то страшное, а я смогу его прогнать, только если увижу. Это смутное, но навязчивое ощущение преследует меня до четвертого урока. Чем больше я стараюсь его прогнать, тем сильнее оно становится.
Я понимаю, насколько
Я вздыхаю.
Надо же было так радоваться переходу в старшие классы – больше не нужно встречаться со школьным психологом! – а потом узнать, что эта самая психолог перевелась сюда же.
– Ступай, – говорит мисс Хупер.
Я сгребаю рюкзак и выхожу в коридор.
– Джулиан?
Я оборачиваюсь.
И мир замедляется.
Будто я стою, а вселенная проносится мимо, как машина по темной улице. На миг я оказываюсь в свете фар. Застываю в темноте, а потом вижу его. Адама Блейка. Он стоит, привалившись к стене, и каким-то образом умудряется выглядеть одновременно расслабленным и оживленным.
Я чувствую прилив чистого счастья. Всегда гадал, что скажу, если увижу его снова. А потом понимаю, что сказать-то и нечего, кроме привычного «прости», и вся радость мгновенно улетучивается.
Адам широко улыбается. Я непонимающе оглядываюсь, но, кроме меня, тут никого нет.
– Это я, – говорит он, – Адам.
И зачем ему представляться? Даже если бы я понятия не имел, кто он, все равно уже бы узнал. Я совсем недавно пришел в эту школу, но уже сто раз слышал имя Адама – в основном из уст влюбленных в него девочек. Они так им восхищаются, что даже немного неловко. Адам не подходит под определение «хорошего мальчика», которое расписывала мама, причесывая меня по утрам. Его каштановая шевелюра всегда выглядит небрежно, словно он попытался уложить ее на одну сторону, устал, стал зачесывать на другую, передумал, и так еще раз пять.
Адам выше меня, но не слишком крупный – в отличие от того белобрысого здоровяка, с которым он везде ходит, – а я-то думал, девочкам нравятся очень высокие и сильные парни. Адам даже не ведет себя так, как положено популярным ребятам. Они обычно ходят особым образом: топают, будто на кого-то рассержены, а Адам носится везде как угорелый. Он постоянно спотыкается, но каждый раз просто улыбается и бежит дальше.
Вот еще одна странность. Парни мало улыбаются. Не знаю, действительно ли им паршиво или они просто притворяются. Но Адам всегда… приветливый. Казалось бы, «приветливый и неуклюжий» не равно «крутой», но в этой школе, похоже, так не считают.
Адам выжидающе смотрит на меня, и чувство тревоги растет. Мне не впервой стоять и глупо молчать, но глупо молчать перед ним в миллион раз хуже.
– Я так рад тебя видеть, – говорит он.
Внезапно Адам бросается ко мне, и я отскакиваю. Он смущенно останавливается – и вот теперь мне действительно стыдно. Это же Адам, он ринулся ко мне, раскинув руки, и, вероятно, просто хотел обнять. Но даже так, все равно слишком стыдно и больно.
Я вижу удивление на его лице, разворачиваюсь и бегу по коридору, прочь от кабинета доктора Уитлок.