Птичье молоко

Гицарева Ульяна Борисовна

Грыжев. А я не трудовик, чтоб вам из деревьев табуреты делать!

Люда. И я о том же (Гладит дерево.) Я люблю жухлые деревья, ноябрьские, на которых почти не осталось листьев. Они так влажно колышутся на ветру, как водоросли в воде. Можно идти, задрав голову, и представлять себя утонувшей, лежащей на дне, под водой среди водорослей.

Грыжев. Чаю хотите? У меня здесь есть чайник. Правда, это экспонат, из него раньше пил чай один хоккеист областного масштаба, но я кипячу в нём тайком. Хотите?

Люда (улыбается). А давайте. Почему нет…

Садятся за один из столов. Грыжев раздвигает руками экспонаты, достает чайник.

Грыжев.

Вы на счет масштаба правы. Мне всё хочется сделать больше. Больше этой комнаты, больше нашего городка. Раздвинуть стенки, подняться над всем.

Люда. А мне хочется нагородить много-много стенок и спрятаться в них. И выговориться. Нет… наоборот. С одной стороны, хочется говорить, говорить, и говорить, а с другой – даже и говорить-то не хочется.

Грыжев. Я бы нагородил для вас множество огромных, высоченных стен. Так много, что вы кричали бы: достаточно! Не вари, горшочек! А я бы всё варил, и варил! Городил бы и городил!

Люда. Опять вы всё раздуваете до небес (улыбается). Такой смешной.

Грыжев. Вот видите! Видите! Я вам совсем уже нравлюсь!

Люда. С чего вы взяли?

Грыжев. А вы, женщины, всегда так! Сначала смеетесь, потом влюбляетесь, потом плачете. Но сначала – всегда смеетесь. Я смешной, значит, уже немножко ваш.

Люда (скривилась). О… я заметила, что вы – великий знаток… Я пойду.

Грыжев. А чай?

Люда. Нет, я передумала. Какой чай? Нужно сегодня ещё написать о вашем музее. Что, кстати, здесь добавится, когда музей станет ещё и музыкальным?

Грыжев. Об этом не пишите, это планы. Мужчина не говорит о незавершенных делах.

Люда. Так вы же мне сами сказали.

Грыжев. Это другое. Вам, это всё равно, что себе. А так… тссс! (подносит палец к Людиным губам, она уворачивается и бьёт его по руке). Да что ты! Дикая такая!

Люда. Я не привыкла.

Грыжев (ласково). Девочка…

Люда (не поняла). Да, не девочка, а вот дикая! Я к доброму не приучена. Я сама привыкла быть доброй, без чужого добра, без ответного. Очень хороший музей! Спасибо! Отличная выйдет заметка! Небольшая только! Но отличная! Маленькая такая заметочка! Я пойду, а Вы, Грыжев… не забудьте на место убрать чайник. Экспонат всё-таки! (убегает)

Песня 2

Грыжев

Однажды, отец сказал мне:«Горан, стреляй болотных бекасов,Лови осетров в Дрине, пой и пляши, Горан.Будь мужчиной. И помни: твой отецДолжен успеть сплясать на твоей свадьбе.Ведь мужчина – не мужчина,Если на него не смотрит женщина».Бум! Бум! Бум! Я стреляю бекасов!Бум! Бум! Бум! Я ловлю осетров!Но на это никто не хочет смотреть!Я самый несчастный в Карпатах!Однажды спускаясь с гор, я увидел красивую девушку.У нее глаза с поволокой, у нее юбки цвета воды.И мое сердце как на аркане потащилось за ней.И она увидела меня, и закричала от страха.И я закричал: не бойся. Я просто мужчина,Посмотри ж на меня, женщина!Бум! Бум! Бум! Я стреляю бекасов!Бум! Бум! Бум! Я ловлю осетров!На меня посмотрела самая красивая женщина!Я самый счастливый в Карпатах!А потом мы сорвали голос и замолчали,И я пошел к ее отцу и попросил руки его дочери, он сказал:«Горан, бери ее в жены, ты меткий стрелок,Ты знатный ловец. С тобой моя дочь не умрёт от голода!»Бум! Бум! Бум! Я стреляю бекасов!Бум! Бум! Бум! Я ловлю осетров!И всё это для самой красивой женщины!Я самый счастливый в Карпатах!Но однажды утром я не нашел жены в доме.И юбок ее цвета воды не нашел.Только записку: «Женщине не надо рыбы и птицы.Женщине надо стихи. Я ухожу».Какой я теперь мужчина, если на меняНе хотела смотреть даже моя женщина!Бум! Бум! Бум! Я стреляю бекасов!Бум! Бум! Бум! Я ловлю осетров!Пью ракию и реву! Это всё, что я умею!Я самый несчастный в Карпатах!Три дня и три ночи я бегал по горамИ пьяный стрелял в небо. Бум! Бум! Бум!И тут я увидел женщину в юбках цвета травы.И моё сердце вновь стало биться! Бум! Бум!Она сказала мне: «Будь мужчиной,И прекрати стрелять!»Бум! Бум! Бум! Я не стреляю бекасов!Бум! Бум! Бум! Я не ловлю осетров!Я сижу подле этой женщины и молчу, как болван!Что ж мне сделать, чтобы статьСамым счастливым в Карпатах?!

Сцена 4

Зоя с Бабушкой сидят на табуретах и очень медленно катают голыми ступнями клубок ниток от одной к другой.

Зоя. Двенадцать!

Бабушка. Тринадцать!

Зоя. Нет!

Бабушка. Тьфу ты! Двенадцать… Одиннадцать!

Зоя. Молодец! Десять!

Бабушка. …Я не знаю.

Зоя. Думай.

Бабушка. Десять.

Зоя. Было! Дальше! Ну? В обратную же сторону! Если по порядку так мозг не тренируется. Мне Геннадий Петрович сказал: Зоя, считать надо только в обратную сторону, только тогда мозг у тебя, у пожилого человека тренируется.

Бабушка. Это какой еще Геннадий Петрович?

Зоя. Малахов. Из телевизора. Мы с ним дружим. Правда, только через телевизор, но зато стабильно. Никогда не ссоримся. Интересный мужчина. Правда?

Бабушка. Да так себе. На Семёна твоего похож чем-то…

Зоя. Да тьфу на тебя! Сенька кислогубый был, а Геннадий Петрович такой импозантный, при костюме, в самом соку. Отвлеклись. Давай. Я говорю, значит, девять.

Бабушка. Десять. А долго мы так считать будем?

Зоя. Каждую неделю по десять прибавлять. На этой неделе от двадцати. На следующей – от тридцати. Пока до тысячи не дойдем.

Бабушка. Как-то долго. Только раз в неделю добавлять, может каждый день?

Зоя. Нет, он сказал, что так будет цель и стимул жить. Есть же смысл – надо дойти до тысячи.

Бабушка. Так я и сейчас могу до тысячи.

Зоя. Валяй!

Бабушка. Тысяча!

Зоя. Ну?

Бабушка. Девятьсот.

Зоя. Нет. Не девятьсот. А девятьсот девяносто.

Бабушка. Нет, погоди. Что-то не то… Я проверю. Тысяча рублей вычесть один рубель… будет девятьсот девяносто… девять рублей.