Птичка для миллионера
Шрифт:
Покупаю лекарства. Возвращаюсь обратно. Стараюсь не думать о плохом. Продолжаю верить.
Мы долго сидим с отцом в пустом больничном коридоре. Молчим. Ждем, ждем, ждем. Вздрагиваем, от малейшего скрипа. Малейшего шороха. А потом он решается мне рассказать:
– Я нашел ее. За несколько улиц от нашего дома. В темном переулке. Она была без сознания, голова разбита. Сережки… Те самые, которые я подарил ей на юбилей нашей свадьбы. Их забрали. Я не успел. Я не успел! – он начал нервно мотать головой в разные стороны, прикрыв глаза
Слегка дотрагиваюсь до его плеча, склоняю голову. Продолжаю молчать. Сложно говорить, что-то в данной ситуации.
А потом выходит доктор. С замиранием сердца слушаем его, как какой-то приговор. Но он был не многословен.
– Состояние стабильно-тяжелое. Все анализы сделаем завтра.
– Почему не сегодня? – настаиваю.
– Потому что ночь за окном. Жизнь ей спасли, все остальное завтра! – эмоционально высказывается.
Разве можно заснуть? Раве можно спать? Когда все вот так. Валится из рук, переступая тонкую грань. Да, после слов врача – стало легче, но не на столько, чтобы спокойно спать.
– Нужно идти в полицию, писать заявление. Нужно, чтобы их нашли! Кто совершил нападение, – теперь обращаюсь к папе.
– Завтра, дочка. Пойдем, напишем. Разберемся. Все, что мы могли – сделали. Доктор прав. Нужно ехать домой. Ложиться спать.
Я не согласна с отцом. Мне казалось, что для мамы мы можем сделать гораздо больше. Сегодня. Сейчас.
Отец уверяет, что она обязательно поправится. Вселяет надежду. И я ему верю. Хотя сама прибываю в каком-то смятении.
Не могу заснуть. Тревожно.
И уже дома, в холодной постели, когда сомкнула глаза – приснился Костя. Он улыбался мне во сне. Протягивает руку, и в этот момент я резко подрываюсь с кровати в холодном поту. Хочется протяжно крикнуть: Не-е-е-т! Но мой голос охрип. По щекам просто покатились слезы.
Глава 11
Моросит мелкий дождь. Стучит по крышам, словно барабанная дробь. Холодный ветер гнет макушки деревьев. В один миг испортилось все: погода, настроение и сама жизнь. Вместе с папой бежим на автобусную остановку по размытой дороге. Я постоянно поправляю капюшон плащевой куртки, отец прикрывается кожаной папкой, придерживая ее над головой. Хочется скорее спрятаться от холодных капель дождя под какой-нибудь навес. Затем запрыгнуть, в забитую до отказа маршрутку и как можно скорее добраться до травматологии.
Без конца сжимаю в руках телефон. С нетерпением жду звонка от Кости. Верю, что он позвонит. Обязательно позвонит. Вот-вот раздатся негромкая полифония, я сниму трубку и услышу такой нужный, такой необходимый голос. Просто нужно еще немного подождать. Просто нужно и все.
С самого утра – снова в больнице. Отец рядом со мной. Стекла его очков для чтения без конца потеют. Не может разобрать, понять рецепты, которые выписали маме. И вид у него – беспокойный. Бубнит себе что-то под нос. Вытирает мокрый лоб носовым платком.
Звоню
Мы собираемся в кабинете доктора, который внимательно изучает медицинскую карту. Томит. По его глазам и так понятно – не хочет говорить. Видимо у него для нас не слишком утешительные новости.
Сидим с отцом на скамейке, напротив врача в белом халате, сложив руки на коленях. Терпеливо ждем. Чувствую небольшой холодок, который тонкой струйкой пробегает по позвоночнику. Понимаю, что напряжение между нами нарастает.
Доктор поправляет стетоскоп, висящий на шее, и обращается к нам:
– Мы купировали процесс, – наконец-то раздался его тихий голос. – Но удар оказался настолько сильным…, – не договаривает, молчит.
– Говорите! Что с мамой? – спрашиваю прямо.
– Ваша мама потеряла зрение. Увы, видеть она больше не сможет, – голос звучит убедительно.
– Как же так?! – мгновение, пребываю в некотором пространстве. Голова идет кругом. – Как же так…, – повторяюсь. Всего одна нелепая случайность.
– Ведь можно что-то сделать? Можно? – до конца не верю его словам. Не хочу верить.
– Скажите доктор, она поправится? – следом раздается встревоженный баритон папы.
Хозяин кабинета не сводит с нас своего пристального взгляда.
– Теперь все зависит от нее. И как будет проходить процесс восстановления. Но гарантий нет, – выносит окончательный вердикт.
С какой-то долей опустошения покидаю кабинет. В моей душе творится что-то непонятное. Все так сильно перемешалось между собой, сложно думать, сложно говорить. Как это? Не видеть? Ходить постоянно с закрытыми глазами. Осознавать, что всегда будет темно. Нет, не верю, не хочу верить.
Папа думает, что все наладится, вернется на круги свои. Врачам свойственно устрашать. Хочу верить в это. Что все будет хорошо. Мы справимся. Иначе просто не может быть.
Маму перевели из реанимации в палату. Широкие окна, белые занавески и много солнечного света.
Я купила свежих фруктов, ее любимых розовых гиацинтов. Накинув на плечи белый халат, скорее бегу в палату.
Она выглядила бледно. Лежит на кровати, сложив руки на груди, укрывшись одеялом. Смотрит куда-то в потолок.
– Доченька это ты? – раздается ее голос.
Подхожу ближе. Ее взгляд не меняется, она продолжает смотреть куда-то вдаль.
– Это я мам…
– Как хорошо, что ты пришла. А папа? Где он?
– На работе. Обещал заскочить после обеда, – старалась говорить тихо. – У него сегодня четыре урока, а потом он сразу к тебе.
Беру стул, сажусь возле нее и понимаю, что у меня самая сильная мама на свете. Она не плачет, не жалуется. Пытается улыбаться. Держится, терпит. Ей тяжело. Очень. Это другая жизнь. Где нет ничего, кроме непроглядной темноты. Это, как научиться жить заново.