Птичка-«уходи»

Спарк Мюриэл

– У-хо-ди, у-хо-ди.

Птичий голосок стрекнул вперед и утих. Пару раз ей повезло увидеть птичку-«уходи». Это была неяркая, простенькая птичка. Дафна поднялась и полезла дальше.

– Ты т. или п. [4] , Дональд?

– Ни то ни се. Заходи.

– Джонни Феррейра, – сказала она, – хочет обвинить Старого Тейса в покушении на мою жизнь.

– Я знаю, – сказал он. – Его ребята были у меня. – Что ты им сказал?

– Чтобы искали где-нибудь в другом месте.

4

То

есть трезвый или пьяный.

Белые, пользовавшиеся велосипедами, были в колонии наперечет, и в их округе велосипед был только у одного. На велосипедах, как правило, ездили туземцы и десяток школьников. Дети все были в школе. Ее неведомым заступником был либо случайно подвернувшийся туземец, либо ехавший по своим делам Дональд. С оружием все тоже было непросто. Редкий туземец, имея оружие, решится обнаружить это незаконное обстоятельство. И совсем редкость – благородный туземец, который рискнет свободой, пальнув в белого.

– Что плохого, если они выдвинут обвинения против Старого Тейса? – сказала Дафна.

– Я им не мешаю, – сказал он. – В добрый час.

– Им нужен очевидец, – сказала она. – Иначе против моего заявления он сделает свое. Его даже могут оправдать после обжалования.

– Пустой разговор, – сказал Дональд. – Я не любитель ходить по судам.

– Все равно, ты прекрасно поступил, Дональд, – сказала она. – Я тебе благодарна.

– Тогда не говори мне про суд.

– Ладно, не буду.

– Тут такое дело, – сказал он. – Чакате – зачем скандал? Может выплыть старая история. Чего только не вылезет, если в суде станут задавать вопросы Старому Тейсу. Зачем это старику Чакате?

– По-моему, он знает, что ты для меня сделал, Дональд. Он тебе очень благодарен.

– Он был бы еще больше благодарен, если бы Старый Тейс был покойник.

– Ты специально подкараулил Старого Тейса или случайно оказался рядом, когда он гнался за мной? – спросила она.

– Ты что-то непонятное говоришь. Я в тот день развозил предупреждения о ящуре. Дел было по горло. Стану я выслеживать Старого Тейса.

– На следующей неделе я уезжаю, – сказала она, – почти на два года.

– Я знаю. Ты не можешь себе представить, какие там зеленые луга. Сколько дождей… Сходи в Тауэр… Не возвращайся сюда.

II

Двадцативосьмилетняя Линда Паттерсон пребывала в постоянном раздражении. Дафна ее не понимала. Сама она обожала дядю Пубу с его ревматизмом и длинными скребницами для шерсти. Ее единственно тревожили его угрозы продать сырой старый дом и поселиться в какой-нибудь гостинице, зато кузина Линда от этих планов только оживала. Ее муж погиб в автомобильной катастрофе. Она не чаяла вырваться отсюда и найти работу в Лондоне.

– Как ты могла бросить свой прекрасный климат и приехать в этот ужас? –

спрашивала Линда.

– Это же Англия, – отвечала счастливая Дафна.

Вскоре после ее приезда тетя Сара, которой было восемьдесят два, сказала ей:

– Дорогая, так у нас дело не пойдет.

– Какое дело?

Тетя Сара вздохнула:

– Ты отлично понимаешь, о чем я говорю. Мои ночные сорочки из искусственного шелка. Все три лежали в шкафу – зеленая, кремовая и розовая. Сегодня утром они пропали. Кроме тебя, взять их некому. Клара вне подозрений, да и как бы она смогла, если она не может одолеть лестницу? У бедняжки Линды еще от приданого остались…

– Что вы такое говорите? – сказала Дафна. – Что вы говорите?

Тетя Сара вынула из игольника иглу и уколола Дафну в руку.

– Это за то, что ты крадешь мои рубашки, – сказала она.

– Надо отправлять ее в приют, – сказала Линда. – У нас даже приходящая прислуга больше недели не задерживается – тетя Сара всех обвиняет в воровстве.

– Кстати, – сказал Пуба, – если бы не эта идея, она практически в здравом уме. Это поразительно для ее возраста. Вот бы заставить ее осознать, какая непроходимая глупость эта идея…

– Надо отправлять ее в приют.

Пуба вышел взглянуть на барометр и уже не вернулся.

– Вообще-то я не обижаюсь, – сказала Дафна.

– Сколько из-за-нее лишней работы, – сказала Линда. – Сколько неприятностей.

На следующий день, когда Дафна мыла на кухне пол, вошла тетя Сара и встала посреди лужи.

– Монастырский бальзам, – сказала она. – Я оставила в ванной комнате полную бутылку, и она пропала.

– Я знаю, – сказала Дафна, елозя по полу, – я ее взяла в минуту слабости, но сейчас она на месте.

– Отлично, – сказала тетя Сара и засеменила прочь, потянув за собой лужу. – Но больше так не делай. У твоей матери была эта слабость – воровство, я помню.

В апреле было еще по-зимнему холодно. Когда хотелось покурить, Линда с Дафной шли в библиотеку – к электрическому камину с одной спиралью: от табачного дыма у Пубы начинался приступ астмы.

У Линды был роман с адвокатом, и выходные она проводила в Лондоне. Когда в доме появилась Дафна, стало возможным прихватывать будни и даже пропадать на неделю. «Дафна, – звонила она, – ты еще продержишься без подкрепления? Для меня это очень важно».

С дядюшкой Пубой Дафна ходила на прогулки. Ей приходилось делать шаги покороче, чтобы подстроиться к его неторопливой поступи. Наезженными дорогами они доходили до реки, которую в разговоре Дафна обязательно называла Темзой – впрочем, это и была Темза.

– До самой Темзы ходили, – вернувшись, говорила она Линде.

Дальше местного шлюза они не уходили и на зеленые луга с роскошными овцами не сворачивали.

Родственники ее земляков пригласили ее в Лондон. Она приняла приглашение и предупредила Линду, что в такие-то дни ее не будет дома.