Пугачев Победитель
Шрифт:
Но, молодой человек-
Оставьте, Карл Иваныч! — запальчиво выкрикнул студент.— Вы — иностранный житель. Разве вы что-нибудь понимаете?
Я ошень мало понималь! — поспешил согласиться немец.— Я только видель, что среди русский народ нет любви к порядку. Для русский народ нужен такой государь, как прусский Фридрих!
Они подходили уже к околице, когда мимо них прокатила запряженная сытою пузатою кобылкой телега. В телеге сидела молодая краснолицая баба в ярко-желтом с красными разводами платке, а кобылкой правил светловолосый парень лет двадцати. Поравнявшись с ними, парень придержал кобылку.
Чего тебе? — обратился к нему причетник.
Парень сдвинул набок шапку и вдруг звонко заржал. Баба в ответ рассыпалась серебристым смехом.
Чего ржешь?—допытывался причетник, давясь смехом.
А я тоже жеребячьей породы! — откликнулся парень. И опять заржал.
Дур-рак!—крикнул причетник.— Вот я тебя!
Парень притворился испуганным и погнал кобылку.
Телега влетела в околицу, оставляя за собою медленно рассеивавшееся облачко рыжей пыли.
Дражнится! — вымолвил причетник.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Ж
идкие, дребезжащие звуки небольшого колокола срывались с деревянной покосившейся колоколенки, растекались тонкими струйками по земле и гасли на просторе необозримых полей, замирая в камышах степной речки. За звонаря был уже знакомый нам мордатый причетник Дорофеич, с остервенением раскачивавший язык главного колокола. Подзва- нивал ему его сынишка, тринадцатилетний Кирюшка.
Бей, не жалей! — время от времени взвизгивал Дорофеич, дергая измызганную веревку.
И Кирюшка, подпрыгывая, рвал тонкие веревочки малых колоколов.
Спугнутые колокольным звоном сизые голуби, для которых колокольня служила пристанищем, носились над широко раскинутым селом, вычерчивая в голубом небе круги.
Передохнем малость, Кирька! — предложил сыну Дорофеич.— Уф-фа! Упарился дюже!
И забулькал, словно давясь смехом.
Тятька! — крикнул глядевший в пролет Кирюшка.— Чего это?
Ну?
Птица, говорю, чево летит?
Дорофеич воззрился по тому направлению, которое указывала коричневая и покрытая корою струпьев от бесчисленных царапин рука Кирюшки.
Воронье степное летит! — вымолвил Дорофеич.
Тятька! А сколько их, воронья того? Будет сто?
Сто?! Эв-ва, хватил! Тут, брат, тыщею пахнет. Одно слово — видимо-невидимо!
А куда они, тятька, летят?
Дурак? Аль не видишь? От восхода на закат.
Из Сибири, тятька?
Сибирь — далеко. Из степей... А, может, оно и впрямь из Сибири. Она, ворона, такая». Одно слово, каторжная душа..
А зачем она летит?
А кто ж ее знает. Поди, спроси ее!
А как я ее спрошу?—допрашивал Кирюшка.
Плоское лицо Дорофеича засияло лукавою улыбкою.
Самое простое дело. Возьми у мамки жменю соли, изловчившись, да и насыпь ей, вороне, на хвост. Она и сядет. А ты тут ей и производи допрос с пристрастием... Ха-ха-ха!
И все-то ты врешь, тятька!—обиделся Кирюшка.
Люди ложь, и я тож! Но, промежду протчим, давай-ка опять вдарим. Штой-то народ неоченно собирается до церкви! А што касаемо воронья, то пущай себе летит. Небось, здесь на жительство не останется. Налетит и пролетит, куда следует. У него, у воронья, говорю, свое дело. Ишь, словно рать какая идет. Валом валит...
Ас чево бы это тятька? — продолжал допытываться неугомонный Кирюшка.
Может, свадьбу воронью празднуют».
А рази бывает воронья свадьба,—усомнился мальчик.
Ого. Та-кой тебе пир на весь мир задают! Одно слово — каторжные души! Но ты того, говорю... Не зевай! Вдарь-ка в малые колокола, покедова я язык раскачаю.
Задребезжали опять нестройно малые колокола. Потом раскачавшийся железный язык большого колокола коснулся его края. Колокол слабо и печально охнул.
Не любишь?—засмеялся Дорофеич.— Прямо, боярин! Спокойное житье ему требовается. А, вот, я тебя как хлопну.»
Сильнее раскачавшийся железный язык звонко
28
ударил в край колокола, и с колокольни полились гулкие дребезжащие звуки.
Бам-бам-бам.„
Тятька! От барской усадьбы солдаты на конях бегут,— весело вскрикнул Кирюшка.
Вот и обнаружился дурак! — засмеялся причетник.— Это не солдаты: солдаты всегда пехтурою прут. А это гусары царские...
Анпиратора Петра Федорыча?
Опять дурак обнаружился! У Петра Федорыча никаких гусаров нету. Он гусаров страсть как не любит. Он все с казаками. Уральские казаки с им, опять же которые с Дону, а то, говорят, еще с Запорожья. Шапки на них — в аршин росту, верх алый, мешочком висит, а там еще кисточка. У кого золотая, у кого серебряная, у кого шелковая...
Тятька! А для чего кисточка?
Дорофеича поразил этот детский вопрос. В самом деле, для чего кисточка?
Не находя ответа и не желая подорвать свою отцовскую важность признанием в своем невежестве, он сделал строгое лицо и важно сказал:
Государственное, брат, дело. А ты лутче своим делом займись. Дерни-ка по всем по трем. Отзвоним да и с колокольни долой. Наше дело таковское. А отец Сергий седни поучение будет говорить...
Про што, тятька?
Что-то забулькало в горле причетника. Потом он, давясь от смеха, вымолвил:
Наподобие ослицы валаамовой.
Я про ослицу валаамову знаю, тятька!—похвастался Кирюшка.— Ехал на ней там кто-то, а ослица вдруг как заговорит человечьим голосом... Ну, он испу- жался...
Испужаешься! Ну вдарь-ка, вдарь!
Блям-блям-блям! — залились колокола.
Бамм_. бамм... бамм!—загудел, дребезжа, разбитый старый колокол.
Бросай, Кирька!—скомандовал причетник.
Мальчик колобком скатился с лестницы колокольни, чтобы увидеть, как к паперти подходит отряд гусар под командою ротмистра Левшина.