Пункт назначения – Москва. Фронтовой дневник военного врача. 1941–1942

Хаапе Генрих

Санитарная машина осторожно двинулась в обратный путь в деревню, чтобы забрать унтер-офицера Вегенера. Потом она отправилась на дивизионный медицинский пункт. Обычно такие веселые глаза Дехорна были непривычно печальными, когда он смотрел вслед машине, увозившей Вегенера. Он принял близко к сердцу расставание со своим другом. Вот так война впервые ударила и по нас…

Мы с Дехорном отправились в путь в сторону деревни Далецкое, на которую наступал наш батальон. Я взглянул на часы, было 8:45. Бой продолжался менее четырех часов. На обочине дороги мы увидели березовые кресты на пяти свежих могилах. Двое погибших были из 9-й роты Титьена, один из 10-й роты Штольце и один из 12-й роты Кагенека. Пятый погибший оказался сапером.

– Кто

именно погиб? – спросил я солдата, который установил кресты и теперь вешал на каждый из них стальную каску.

Четверых из них я не знал, а вот пятого я помнил. Это был один из близнецов из роты Штольце. Я вспомнил о том замешательстве, которое близнецы вызывали среди юных девушек Литри. А также об игре в гандбол против 9-й роты в Филипуве. Они были очень хорошими гандболистами, и один из них забросил решающий мяч. После игры каждый из них, хитро посмеиваясь, уверял, что победный мяч забросил не он, а его брат, и никто из нас так и не узнал, кто же из них сделал это на самом деле. И вот один из них был мертв. Потеха закончилась.

– Где же его брат-близнец? – спросил я у солдата.

– Он только что ушел – сразу после того, как похоронил брата. Да вон же он!

С этими словами он указал своей короткой саперной лопаткой на песчаную дорогу, ведущую на восток. Да, действительно, это был он, – брат-близнец убитого медленно брел по дороге, понуро опустив голову. Я почти физически ощутил то страшное одиночество, которое должен был испытывать он. В некотором отдалении раздался треск наших пулеметов. Шедший впереди нас солдат пошел еще медленнее. Неожиданно он свернул с дороги в лес.

– Надеюсь, он не собирается пустить себе пулю в висок? – забеспокоился Дехорн.

Мы перешли с шага на бег. Сухие ветки затрещали под подошвами наших сапог, когда мы вбежали в подлесок. Каждую секунду мы опасались услышать роковой выстрел. Потом мы увидели близнеца. Обхватив голову обеими руками, он сидел на стволе поваленного молнией дерева, а его плечи сотрясались от душивших его рыданий. В этот момент для него не существовало ничего вокруг. Поло вина его мира осталась позади, под скромным березовым крестом.

– Пусть он побудет один, Дехорн! – прошептал я. – Человек, который способен плакать, не станет кончать жизнь самоубийством!

Выбравшись на дорогу, мы встретили Титьена. По его словам, большинство дотов первой оборонительной линии противника было уничтожено. Почти все гарнизоны этих дотов, даже оказавшись в безвыходном положении, храбро сражались до последнего человека. В плен удалось взять всего лишь несколько красноармейцев.

Наш батальон быстро продвигался вперед. Однако в нескольких сотнях метров от деревни Далецкое противник, окопавшийся на крестьянском хуторе, оказывал ожесточенное сопротивление. Огнем нашей артиллерии хозяйский дом и надворные постройки вскоре были подожжены. Несколько минут спустя в одном из окон показался белый флаг: русские сдавались. Наш батальон продолжил путь.

Мы подошли к реке, протекавшей поперек направления движения батальона, через которую был переброшен большой мост. За рекой простирался довольно обширный заливной луг, усеянный воронками от снарядов, который вдали переходил в темный лес. Рядом с мостом грозно возвышался целехонький дот из серого железобетона. Противотанковые пушки Ноака заняли позицию и открыли по нему огонь, посылая снаряд за снарядом в бойницы дота. Однако со стороны дота не прозвучало ни одного ответного выстрела. Не встречая никакого сопротивления, наши гренадеры устремились по мосту на восточный берег реки. Двигаясь перебежками от одной воронки к другой, они подбирались к продолжавшему безмолвствовать доту. Вот трое бойцов оказались уже совсем рядом с дотом. Распахнув бронированную дверь, они швырнули внутрь гранаты. Глухо ухнули взрывы, и снова воцарилась мертвая тишина. Ворвавшись в дот, бойцы штурмовой

группы обнаружили лишь комиссара, убитого выстрелом в затылок, и больше никого. Очевидно, кто-то из гарнизона дота застрелил его, прежде чем все разбежались.

На перевязочном пункте, находившемся вблизи моста, я перевязал последних раненых и позаботился об их отправке в тыл. К счастью, среди них не оказалось ни одного тяжелого случая. После того как донесения медицинского персонала отдельных рот оказались у меня на руках, я смог убедиться в том, что, в отличие от первого дня кампании, на этот раз ни одному из раненых не пришлось долго ожидать медицинской помощи от санитаров-носильщиков. Если бы вдруг опять появился полковник Беккер и спросил меня, как обстоят дела, я смог бы с полным правом ответить ему: «Никаких особых происшествий!»

Полностью оправдала себя и выбранная мной тактика, когда Дехорн и я находились как можно ближе от боевых частей. И хотя это было связано с определенным риском, но все закончилось для нас благополучно, и мы смогли оказать первую медицинскую помощь раненым прямо на поле боя, сразу же после получения ими ранения. Благодаря этому мы смогли спасти жизнь по крайней мере бойцу с ранением в шею.

На часах было только 13:00, а мы уже смогли прорвать линию Сталина. Девять вражеских дотов были уничтожены, и захвачены все полевые позиции противника. Первая фаза боя была позади.

Между тем две высланные вперед разведывательные группы добрались до опушки леса, находившегося примерно в двух с половиной километрах от нас. Они подали нам знак, что противника в лесу нет. Когда мы подтянулись к идущим впереди дозорным группам, то обнаружили множество хорошо подготовленных одиночных стрелковых окопов и отрытых в полный профиль траншей. Однако все эти позиции были пусты: русские уже покинули их или из-за нашего стремительного прорыва линии Сталина вообще не успели занять. Как бы там ни было, наш батальон продолжил свой путь через густой лес в направлении населенного пункта Сарочка. Во главе походной колонны находились 105-мм полевая гаубица и две противотанковые пушки, 50-мм и 37-мм. 11-я рота обеспечивала охранение слева, а 10-я рота прикрывала колонну справа. За ними следовали штаб батальона и глубокоэшелонированные 9-я рота, 12-я рота, 13-я рота пехотных орудий и 14-я противотанковая рота.

В лесу царил зловещий полумрак. Опасаясь внезапного нападения врага, каждый напряженно всматривался в кроны деревьев в поисках притаившихся там вражеских снайперов. Все напрягали слух в ожидании грохота русских снарядов. Мы приготовились к затяжным тяжелым боям, как только противник остановится. Каждый немецкий солдат знал, что уже в течение многих лет русские достраивали и оборудовали свою линию Сталина как первый, хорошо укрепленный советский рубеж обороны. Ее занимали особые войска, специально обученные для ведения продолжительной обороны. Однако менее чем за девять часов мы прорвали этот оборонительный рубеж и углубились уже на восемь километров в систему тыловых оборонительных. [33] Правда, слева и справа от нас все еще раздавался громкий шум боя. У нас возникло довольно неприятное ощущение, что, возможно, мы были единственными немецкими солдатами по эту сторону линии Сталина.

33

После огромных потерь в пограничных сражениях у советского командования не хватало сил, чтобы полностью обеспечить оборону всех позиций на линии укрепрайонов вдоль старой государственной границы, которую немцы называли линией Сталина. Имея огромное превосходство в живой силе, артиллерии и авиации, немцы во многих местах преодолели этот оборонительный рубеж, но многие укрепрайоны держались очень долго и сыграли свою роль в срыве блицкрига.