Пункт назначения – Москва. Фронтовой дневник военного врача. 1941–1942
Шрифт:
И тут меня осенило! Да ведь этот русский был мертв! Так же мертв, как и все остальные в этой долине смерти. Когда я подполз к нему ближе, то увидел, что его глазницы пусты и зияют пугающей чернотой. За полураскрытыми потрескавшимися, иссушенными летним зноем губами в жуткой ухмылке скалились желто-коричневые зубы. Его лицо, обтянутое похожей на пергамент кожей, смотрело на нас сверху вниз, словно череп египетской мумии. Тело было совершенно высохшим и изъедено личинками мух. Винтовка убитого валялась тут же, рядом с деревом, на котором он сидел. Вся его форма была изрешечена пулями. По всей видимости, он был снайпером, которого сразила пулеметная очередь. Возможно, другие наши солдаты, как и я сам, введенные в заблуждение его угрожающей позой, также вогнали в
С вершины нашего холма были хорошо видны вражеские позиции: они находились примерно в четырехстах пятидесяти метрах от нас позади заграждения из колючей проволоки. Мы увидели и бойцов нашего батальона, которые все еще находились вне сектора поражения огнем вражеского стрелкового оружия. Используя любую неровность местности для укрытия, они медленно продвигались вперед. Казалось, что огонь вражеской артиллерии начинает ослабевать, хотя наши артиллеристы все еще продолжали накрывать вражеские позиции массированным огнем. Не причиняя особого вреда, русские снаряды рвались где-то в двухстах метрах позади нас. Воспользовавшись перерывом в стрельбе, мы скатились вниз по склону, догнали отстающих из нашего батальона и оказались всего лишь в двухстах метрах от вражеских траншей.
Внезапно начался настоящий ад. Обе стороны открыли яростный ружейно-пулеметный огонь, вступили в бой и наши минометы, а русская артиллерия продолжала вести огонь с удвоенной силой. Шепански и я бросились на землю и как можно сильнее прижались к ней. Вокруг нас взрывались сотни снарядов всех калибров. Земля задрожала, и меня охватил ужас, когда я понял, что мы находимся в самом центре подготовленного русскими участка заградительного огня. Каждое вражеское орудие было пристреляно к этому клочку земли, на котором мы сейчас лежали.
У вражеских артиллеристов было достаточно времени, чтобы рассчитать траектории полета снарядов и пристрелять свои орудия. И вот теперь мы оказались в этом аду. В воздух взлетали глыбы земли, камни и ветви деревьев. Я еще крепче вжал свое лицо в мягкую, взрытую землю.
На мгновение показалось, что огонь стихает. Я поднял голову и увидел лежащего метрах в двенадцати слева от меня Шепански, который лихорадочно пытался голыми руками закопаться как можно глубже в землю. Но потом огонь снова усилился. Неожиданно взрывной волной меня подбросило вверх, затем швырнуло назад и присыпало сверху землей. В воздухе засвистели осколки. Я протер глаза от грязи, прижал ладони к ужасно болевшим ушам и смахнул прядь волос с мокрого от пота лба. Словно сквозь туман я заметил с левой стороны, где только что был Шепански, глубокую, темную воронку. Но самого Шепански нигде не было видно.
– Шепански! – позвал я. А затем еще раз как можно громче: – Шепански!!
Но мой голос потонул в грохоте разрывов. Я рванулся влево и скатился в воронку – она оказалась пуста. Шепански больше не было. От него не остались и следа, его разорвало на куски прямым попаданием снаряда. Инстинкт самосохранения овладел мной. Я как можно ниже пригнулся в могиле Шепански и был благодарен судьбе за это укрытие. У меня мелькнула мысль, что в одну и ту же воронку снаряд два раза не падает. Я как можно глубже зарылся в мягкую землю на дне воронки. Смертоносный ураганный огонь продолжался еще двадцать минут, показавшиеся мне вечностью. Потом русские артиллеристы перенесли заградительный огонь своих орудий в другой сектор.
Я с трудом выпрямился. С моей формы посыпались комья земли. Каска куда-то исчезла. Я смахнул перепачканные землей волосы со лба и вытащил из кармана пилотку. Пытаясь собраться с мыслями, я огляделся, тщетно пытаясь отыскать Шепански или то, что от него осталось. Как во сне я поднял с земли часть его санитарного ранца и сунул в свою медицинскую сумку несколько найденных в ранце перевязочных пакетов. Я заметил еще несколько перепачканных кровью клочков от формы. Это было все, что осталось от моего нового санитара Шепански.
Все еще оглушенный и потрясенный случившимся, я снова опустился на дно воронки и несколько минут просидел в полном бездействии. Пулеметный огонь
Я снова повесил свою медицинскую сумку на ремень и посмотрел на часы. С того момента, как мы выскочили из нашего окопа, прошло уже пятьдесят минут. Теперь мне придется вспомнить курс молодого бойца, который нам преподали в Дюссельдорфе, если я хочу присоединиться к своему батальону. Пусть меня ранят или даже убьют, но я не хотел умирать в одиночку!
Сначала мне надо было пройти сквозь огонь вражеского стрелкового оружия и при этом не подорваться на русской мине. Выскочив из воронки, я пробежал несколько метров и бросился на землю, затем пополз по-пластунски, снова вскочил, пробежал несколько шагов, опять упал и пополз, и так до тех пор, пока не нагнал последних стрелков роты, наступавшей на правом фланге. Нашим атакующим пехотинцам повезло, и они успели преодолеть участок заградительного огня русских до того, как начался массированный обстрел, сметающий все на своем пути. Прямо перед нами находилось плотное заграждение из колючей проволоки, которое частично уже было сметено огнем нашей артиллерии. Саперы взорвали оставшиеся проволочные заграждения или разрезали специальными шарнирными ножницами. Тяжелые станковые пулеметы и минометы из роты Кагенека обеспечивали огневую поддержку нашим пехотинцам, которые неудержимо рвались вперед. В месте прорыва мы могли уже не опасаться вражеских минных полей, так как залпы наших артиллерийских орудий и реактивных минометов уничтожили минные поля, заставив мины детонировать. Все чаще непрерывно строчившие русские пулеметы начали смолкать. Первая линия траншей была теперь в наших руках.
Стрекот немецких автоматов и разрывы гранат свидетельствовали о том, что наши бойцы вступили в ближний бой с противником, занимавшим следующую линию обороны. Со всех сторон от меня вскакивали немецкие гренадеры, пробегали несколько шагов и снова бросались на землю. Это производилось с таким знанием дела, что у вражеских стрелков не было ни малейшей возможности взять на мушку свои бегущие цели.
Точно так же, ползком и короткими перебежками, я преодолел последние восемьдесят метров и спрыгнул в захваченную нами первую линию русских траншей. Наконец-то снова в безопасности! Но нельзя было терять ни минуты времени, так как в траншее уже лежало восемь раненых и у некоторых из них ранения были тяжелыми. Двое раненых оказались санитарами-носильщиками. К счастью, тут же находился и третий санитар. Вдвоем мы быстро оказали посильную медицинскую помощь всем раненым, и я выглянул из траншеи в поисках других раненых.
Теперь уже все солдаты нашего батальона добрались до первой линии русских траншей. Передовые штурмовые взводы уже успели отбить у противника вторую и третью линии траншей. Однако огонь вражеских снайперов все еще оставался опасным и вынуждал нас соблюдать крайнюю осторожность.
Кагенек ползком добрался до нашей траншеи и присоединился к нам. Через некоторое время он рискнул высунуться из траншеи, но тотчас снова пригнулся, когда русский снайпер открыл по нему огонь.
– Эти красные собратья слишком усложняют нам жизнь! – проворчал он. – Если бы я только знал, откуда эти типы стреляют, я бы быстренько заткнул им рот своими минометами и пулеметами!