Пушкин в жизни
Шрифт:
Кн. В. Ф. ВЯЗЕМСКИЙ -- В. Н. ОРЛОВОЙ. Новый Мир, 1931, кн. 12, стр. 189.
Князя Вяземского не было дома. Княгиня умоляла В. А. Перовского и гр. М. Ю. Вельегорского дождаться князя и вместе обсудить, какие надо принять меры. Не дождавшись почти до утра, они разошлись. Князь, вероятно, был у Карамзиных, где обыкновенно засиживался последним. П. И. БАРТЕНЕВ со слов кн. В. Ф. ВЯЗЕМСКОЙ. Рус. Арх., 1888, II, 310 и 1908, II, 427.
Дуэль, смерть и похороны
Дуэль еще не состоялась. Судьба поединка не решена, все еще может кончиться легкой раной и новой ссылкой. Поэт полон художественных замыслов, идей относительно "Современника", "Истории Петра"... Сколько великих тайн готов унести с собой могучий творческий дух! Но колебаний не может быть.
В 1835 году он получил письмо из Сибири со словами некоего Словцова, историка того края: "Долгая жизнь великим умам несвойственна, им надо желать благодарного потомства". Потомство... Имя Пушкина еще при жизни все чаще соединялось с именем России. Даже законченный скептик Чаадаев написал в 1836 году: "...Может быть, было преувеличением хотя бы на минуту опечалиться за судьбу народа, из недр которого вышла могучая натура Петра Великого, всеобъемлющий ум Ломоносова, грациозный гений Пушкина". А через 50 лет русская литература неожиданно ворвалась на Запад и потрясла всех своею новизною. Открылся целый народ, даже целый мир" (как воскликнул один из пораженных критиков), мир, полный глубокого нравственного, человеческого и художественного значения. Родился даже новый термин, чтобы передать этот особый дух -- ame russe (русская душа). И на недоуменный вопрос образованного европейца, откуда у вас такая литература, как вырвалась она из груди вашего народа?
– - слышали в ответ: "в авторе "Руслана и Людмилы", "Онегина" и "Капитанской дочки" -- средоточие нашей культуры; Пушкиным у нас умнеет все, что способно умнеть". В сущности, это событие нетрудно было предвидеть. "Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа", -- сказал Гоголь. "И пророческое", -- добавил Достоевский. В самом деле, Пушкин, русский опыт о человеке будущего, не находит, как выясняется, достаточных аналогий в мировой традиции, в то время как пушкинское слово, обладая исключительной центростремительной и осветляющей энергией, влечет читателя за собой как тайна, как яркая мечта о земном счастье. И влечет не только в чудный мир поэзии, но и в реальноисторическое будущее. Музыкальная волна его стихов, исполненная гармонии и тончайших контрастов -- печали и радости, страсти и ума, глубины чувства и ясности выражения...
– - заставляет сверкать и переливаться сокровища всякой одаренной души, встретившейся с его искусством. Его эмоции и мысли, необычно соединяя личное с общечеловеческим, создают поразительное ощущение нужности и осмысленности жизни, создают иллюзию близкой цели. Благодаря Пушкину новая русская культура, превратившаяся в наши дни в широкий поток, разлилась на множество независимых рукавов, больших и малых, но пушкинский дух ощутим и осознается всюду. Идя вверх по течению, от устья к истоку, мы всюду непременно приходим к Пушкину, его замыслам, его мироотношению.
– ---------------------------------------------------------------------
Господин Барон!
Позвольте мне подвести итог всему, что случилось. Поведение вашего сына было мне давно известно и не могло оставить меня равнодушным. Я довольствовался ролью наблюдателя с тем, чтобы вмешаться, когда почту нужным. Случай, который во всякую другую минуту был бы мне крайне неприятен, пришелся весьма кстати, чтобы мне разделаться: я получил анонимные письма. Я увидел, что минута настала, и воспользовался этим. Вы знаете остальное: я заставил вашего сына играть столь жалкую роль, что жена моя, удивленная такою трусостью и низостью, не могла удержаться от смеха; душевное движение, которое в ней, может быть, вызвала эта сильная и возвышенная страсть, погасло в самом спокойном презрении и в отвращении самом заслуженном.
Я принужден сознаться, Господин Барон, что ваша собственная роль была не особенно приличной. Вы, представитель коронованной главы, -- вы отечески служили сводником вашему сыну. По-видимому, всем его поведением (довольно, впрочем, неловким) руководили вы. Вы, вероятно, внушали ему нелепости, которые он высказывал, и глупости, которые он брался излагать письменно. Подобно
Вы хорошо понимаете, Господин Барон, что после всего этого я не могу терпеть, чтобы мое семейство имело малейшее сношение с вашим. Под таким условием я согласился не давать хода этому грязному делу и не опозоривать вас в глазах нашего и вашего двора, к чему я имел возможность и что намеревался сделать. Я не желаю, чтобы жена моя продолжала слушать ваши родительские увещания. Я не могу позволить, чтобы ваш сын после своего гнусного поведения осмеливался разговаривать с моей женой и еще того менее -- обращаться к ней с казарменными каламбурами и разыгрывать перед нею самоотвержение и несчастную любовь, тогда как он только подлец и шалопай. Я вынужден обратиться к вам с просьбой положить конец всем этим проделкам, если вы хотите избежать нового скандала, перед которым я, поверьте мне, не остановлюсь.
Имею честь быть, Господин Барон,
Ваш покорный и послушный слуга
Александр Пушкин.
ПУШКИН -- барону ГЕККЕРЕНУ, 26 января 1837 г. (фр.).
Не знаю, чему следует приписать нижеследующее обстоятельство: необъяснимой ли ко всему свету вообще и ко мне в частности зависти, или какому-либо другому неведомому побуждению, но только во вторник, в ту минуту, когда мы собрались на обед к графу Строганову, и без всякой видимой причины, я получаю письмо от г. Пушкина. Мое перо отказывается воспроизвести все отвратительные оскорбления, которыми наполнено было это подлое письмо.
Что мне оставалось делать? Вызвать его самому? Но, во-первых, общественное звание, которым королю было угодно меня облечь, препятствовало этому; кроме того, тем дело не кончилось бы. Если бы я остался победителем, то обесчестил бы своего сына; недоброжелатели всюду бы говорили, что я сам вызвался, так как уже раз улаживал подобное дело, в котором мой сын обнаружил недостаток храбрости; а если бы я пал жертвой, то его жена осталась бы без поддержки, так как мой сын неминуемо выступил бы мстителем. Однако я не хотел опереться только на мое личное мнение и посоветовался с графом Строгановым, моим другом. Так как он согласился со мною, то я показал письмо сыну, и вызов господину Пушкину был послан. Барон ГЕККЕРЕН-СТАРШИЙ -- барону ВЕРСТОЛКУ, 11 февраля 1837 г. Щеголев, 297.
Дантес, который после письма Пушкина должен был защищать себя и своего усыновителя, отправился к графу Строганову; этот Строганов был старик, пользовавшийся между аристократами особенным уважением, отличавшийся отличным знанием всех правил аристократической чести. Этот-то старец объявил Дантесу решительно, что за оскорбительное письмо непременно должно драться, и дело было решено.
А. И. ВАСИЛЬЧИКОВА по записи БАРТЕНЕВА. Рассказы о Пушкине, 39.
Милостивый Государь!
Не зная ни вашего почерка, ни вашей подписи, я обращаюсь к виконту д'Аршиаку, который вручит вам настоящее письмо, с просьбою выяснить, точно ли письмо, на которое я отвечаю, исходит от вас. Содержание его до такой степени переходит всякие границы возможного, что я отказываюсь отвечать на все подробности послания. Вы, по-видимому, забыли, Милостивый Государь, что вы же сами отказались от вызова, который сделали барону Жоржу Геккерену и который был им принят. Доказательство того, что я здесь утверждаю, существует, оно написано собственно вашею рукою и находится в руках секундантов. Мне остается только предуведомить вас, что виконт д'Аршиак едет к вам, чтобы условиться о месте встречи с бароном Жоржем Геккереном и предупредить вас, что встреча не терпит никакой отсрочки.
Я сумею позже, Милостивый Государь, научить вас уважению к званию, которым я облечен и которого никакая выходка с вашей стороны оскорбить не может. Остаюсь,
Милостивый Государь,
Ваш покорнейший слуга
Барон Геккерен.
Читано и одобрено мною.
Барон Жорж Геккерен.
Бар. ГЕККЕРЕН-СТАРШИЙ -- ПУШКИНУ, Переписка, акад. изд., III, 145.
Д'Аршиак принес Пушкину ответ. Пушкин его не читал, но принял вызов, который был ему сделан от имени сына.
Кн. П. А. ВЯЗЕМСКИЙ -- вел. кн. МИХ. ПАВЛОВИЧУ. Щеголев, 261.