Пусть идет снег
Шрифт:
Я порылась в сумке, пытаясь понять, что успела захватить с собой перед тем, как впопыхах выбежала из дому, и обнаружила, что совершенно не готова к предстоящей дороге. Я схватила только все самое необходимое — нижнее белье, джинсы, два свитера, пару рубашек и очки. Еще iPod, который разрядился.
Книга у меня с собой была только одна, «Нортэнгерское аббатство», ее нам задали на зимние каникулы по литературе. Книжка хорошая, но не совсем то, чего хочется, когда чувствуешь нависшую над тобой страшную руку судьбы.
Поэтому я часа два просто смотрела в окно. Солнце село, конфетно-розовое небо стало серебряным,
Я смотрела на снег до тех пор, пока у меня не закружилась голова. Меня даже начало немного подташнивать.
По коридору шли люди с коробками с чипсами, колой и сэндвичами в руках. В поезде явно можно было где-то раздобыть еду. Сэм всучил мне пятьдесят долларов на вокзале, и все пятьдесят мои родители были обязаны вернуть ему сразу же, как только выйдут на свободу. Больше заняться было нечем, поэтому я прошла в вагон-ресторан, где мне сразу же сказали, что у них кончилось все, кроме пары пицц, двух маффинов, пары батончиков, пакетика орешков и какого-то уныло выглядящего фрукта. Я хотела похвалить буфетчика за то, что он хорошо подготовился к праздничному наплыву покупателей, но у парня на кассе был жутко усталый вид, и мой сарказм ему был ни к чему. Я купила пиццу, два батончика, маффины, орешки и кружку горячего шоколада, потому что подумала, что лучше запастись едой на предстоящую дорогу, и положила пять долларов в кружку кассира. Он кивнул мне в знак благодарности.
Я села в одно из свободных кресел у стены. Поезд замедлился, но все равно ужасно трясся. Ветер хлестал нас с обеих сторон. Я не притронулась к пицце и обожгла губы горячим шоколадом. Что ж, ни разговаривать с кем-то, ни целоваться я все равно не собиралась.
— Можно присесть? — спросил меня мужской голос.
Я подняла глаза и увидела потрясающе красивого парня. И хотя мне, в общем-то, было все равно, он впечатлил меня гораздо больше, чем снег. Волосы у него были такие же темные, как у меня, но длиннее, не до подбородка. Они были собраны в хвост. У него были высокие скулы, и он был похож на индейца. Его тонкая джинсовая курточка совершенно не согревала в такую погоду. И что-то тронуло меня в его глазах, которые как будто закрывались сами собой, — какое-то беспокойство. Он только что заказал себе кружку кофе и сосредоточенно сжимал ее в руках.
— Конечно, — сказала я.
Садясь, он склонил голову, но я заметила, что он косится на еду в моей коробке. Что-то подсказывало мне, что он намного голоднее меня.
— Угощайся, — сказала я. — Я как раз успела купить последнее, что у них осталось. Я не голодна. Пиццу я вообще не тронула.
Он противился, но я все же подтолкнула ее ему.
— Я понимаю, что она похожа на картонку, — добавила я. — Но больше у них ничего не было. Правда. Возьми.
Он улыбнулся уголком рта.
— Меня зовут Джеб, — сказал он.
— А меня — Джули, — ответила я.
Мне вовсе не хотелось отвечать на надоевшие вопросы.
«Джубили? Тебя зовут Джубили? Скажи, а чем вы пользуетесь — минеральным маслом или каким-нибудь ореховым? А шест после выступлений кто-нибудь протирает?»
Вспомните, что я вам объясняла
— Куда едешь? — спросил он.
У меня не было никакого прикрытия, никакой истории, которая объяснила бы, почему я здесь и что с моими родителями. А правда была все же слишком ужасна, чтобы открывать ее незнакомцу.
— К бабушке с дедушкой, — сказала я. — В последний момент поменяла планы.
— А где они живут? — спросил он, глядя на клубящийся снег, который бился в окно. Сказать, где кончалось небо и где начиналась земля, было невозможно.
Облако снега обрушилось прямо на нас.
— Во Флориде, — сказала я.
— Далеко. А я еду в Грейстаун, это следующая остановка.
Я кивнула. Про Грейстаун я слышала, но не знала, где точно он находится. Где-то на этой длинной, заснеженной дороге в неизвестность. Я снова предложила ему поесть, но он мотнул головой.
— Не нужно, — сказал он. — Но спасибо за пиццу. Я жутко проголодался. Неподходящий мы денек для путешествий выбрали. Хотя выбора у нас, в общем-то, не было. Иногда приходится делать то, в чем не уверен…
— И к кому же ты едешь? — спросила я.
Он снова опустил глаза и сложил вдвое тарелочку из-под пиццы:
— К своей девушке. Ну, вроде как девушке. Я хотел ей позвонить, но сигнала нет.
— У меня есть, — сказала я, вытащив свой телефон. — Возьми, я еще лимит не израсходовала.
Джеб взял телефон и широко улыбнулся. Когда он встал, я заметила, какой он высокий и широкоплечий. Если бы я не хранила верность Ною, то точно бы влюбилась. Он отошел примерно на метр в сторону и набрал номер у меня на глазах, но потом захлопнул телефон.
— Не берет, — сказал он, сел и вернул мне телефон.
— Значит, она тебе «вроде как девушка»? Ты сам еще не определился, встречаетесь вы или нет?
Я хорошо помню то время, когда мы с Ноем только начали встречаться и я еще сомневалась, могу ли я считаться его девушкой. Это было такое приятное волнение.
— Она мне изменила, — коротко ответил он.
Ой. Я все неправильно поняла. Совсем неправильно. И мне стало так жалко его, что кольнуло в груди.
— Она не виновата, — сказал он чуть позже. — Ну, то есть я тоже виноват. Я…
Я так и не расслышала, что случилось, потому что дверь в вагон открылась и заскрипела, совсем как Бикер — ужасный какаду, который жил в нашей школе, когда я училась в четвертом классе. Джереми Рич научил Бикера кричать слово «жопа». Бикер делал это с удовольствием, у него хорошо получалось. Так хорошо, что попугая было слышно через весь коридор в женском туалете. В конце концов Бикера переселили в учительскую, где, как я поняла, можно сколько угодно распушать перья и орать «жопа».
Но это был не Бикер. Это были четырнадцать девчонок-черлидерш в одинаковых обтягивающих трико с названием их группы на попе. (Наверное, в каком-то смысле это роднило их с Бикером.) На спине модной флисовой курточки у каждой было написано ее имя. Столпившись около бара, они вопили изо всех сил. Я очень, очень надеялась, что они не станут хором повторять «Божечки!», но Бог моих молитв не услышал — наверное, потому что слушал их.
— Здесь совсем нет белковой пищи, — сказала одна.
— Говорила я тебе, Мэдисон, надо было есть салат латук, пока была возможность, — откликнулась другая.