Пусть умирают дураки
Шрифт:
Потом он услышал по телефону голос Калли. Калли был Занаду Пять (Гроунвельт был Занаду Один).
— Калли, твой дружок здорово нас вдел, — сказал Гроунвельт. — Ты уверен, что он играет без обмана?
Калли говорил тихим голосом.
— Да, мистер Гроунвельт. Он мой друг, и он честен. Он просадит все прежде, чем уедет.
Гроунвельт сказал:
— Пусть делает, что хочет, и отвечает сам. Не давай ему только разгуливать по Стрипу, раздавая наши деньги в другие места. Последи за ним.
— Не беспокойтесь, — сказал Калли.
Но Гроунвельт расслышал в его голосе что-то странное. На мгновение он задумался о Калли. Калли был его шпионом, проверявшим работу казино и докладывавшим дилером блэкджеке, кто собирается в партнерстве с ним играть против заведения. У Гроунвельта были большие виды на Калли. Но теперь он сомневался.
— Как насчет другого парня из твоей группы, Мальчика? — сказал Гроунвельт. — Какого черта он делает здесь три недели?
— Он — мелкая сошка, — сказал Калли. — Но хороший парень. Не беспокойтесь, господин Гроунвельт.
— Хорошо, — сказал Гроунвельт.
Вешая трубку, он улыбнулся. Боссы в тайне от Калли жаловались, что его пускают в казино, потому что он мастер счета. Менеджер отеля жаловался, что Мерлину и Джордану разрешают занимать отчаянно необходимые комнаты так долго, несмотря на свежих игроков при деньгах, приезжавших каждый уик-энд. Никто не знал, что Гроунвельт заинтригован дружбой троих мужчин; чем она закончится? Это и будет подлинным испытанием для Калли.
Джордан в своей комнате боролся с желанием вернуться в казино. Он сел в кресло и закурил сигарету. Теперь все было прекрасно. У него были друзья, ему повезло, он был свободен. Только устал. Ему требовался долгий отдых где-нибудь далеко.
Калли и Диана, и Мерлин, думал он. Теперь трое его лучших друзей. Он улыбнулся при этой мысли.
Они знали о нем множество вещей. Они проводили долгие часы в баре казино, сплетничая, отдыхая между играми. Джордан никогда не был скрытен. Он готов был ответить на любой вопрос, хотя никогда не задавал их сам. Мальчик всегда спрашивал так серьезно, с таким очевидным интересом, что Джордан не обижался.
Просто чтобы чем-нибудь заняться, он достал из шкафа свой чемодан. Первое, что бросилось ему в глаза, был небольшой пистолет, купленный дома. Он никогда не рассказывал друзьям об этом пистолете. Его жена ушла от него и забрала детей. Она ушла к другому мужчине, и первой его реакцией было убить этого мужчину. Реакция столь чуждая его подлинной природе, что даже теперь это постоянно его удивляло. Конечно, он ничего не сделал. Проблема заключалась в том, чтобы избавиться от пистолета. Лучше всего было разобрать его и выбросить по частям. Он не хотел отвечать, если кто-нибудь пострадает из-за него. Но сейчас он отложил его в сторону, бросил в чемодан какую-то одежду, а потом снова сел.
Джордан не был уверен, что хочет уехать из Вегаса, из ярко освещенных залов казино. Ему было здесь удобно и безопасно. То, что не надо заботиться о выигрышах и проигрышах, было волшебным покрывалом против судьбы. И более всего казино охраняло от всех остальных болей и ловушек жизни.
Он снова улыбнулся, вспомнив, как Калли беспокоился о его выигрышах. Что он, в конце концов, будет делать с деньгами? Лучше всего было бы послать их жене. Она была хорошей женщиной, хорошей матерью, с достоинствами и с характером. То, что она ушла от него после двадцати лет, чтобы выйти замуж за любовника, не меняло, не могло изменить этих фактов. Сейчас по прошествии шести месяцев, Джордан ясно видел справедливость ее решения. У нее было право на счастье. Прожить свою жизнь в полной мере. Она задыхалась, живя с ним. Не то, чтобы он был плохим мужем. Он исполнял свои обязанности во всех отношениях. Его единственной виной было то, что после двадцати лет он больше не приносил жене счастья.
Его друзья знали эту историю. Три недели, проведенные с ним в Вегасе, казались годами, и он мог разговаривать с ним и, как ни с кем у себя дома. Это происходило во время выпивок в баре и после полуночных закусок в кафе.
Он знал, что его считают хладнокровным. Когда Мерлин спросил, разрешено ли ему видеться с детьми, Джордан пожал плечами. На вопрос, увидит ли он когда-нибудь своих жену и детей, снова Джордан попытался ответить честно. — Не думаю, — сказал он. — С ними все хорошо…
А Мерлин Мальчик выпалил:
— А ты, с тобою все хорошо?
И Джордан искренне рассмеялся, рассмеялся над тем, каким образом Мерлин Мальчик свел все к нему. Все еще смеясь, он сказал:
— Да, со мной все хорошо.
А потом отплатил Мальчику за такое любопытство, Он посмотрел ему прямо в глаза и холодно ответил:
— В этом больше ничего не разглядеть. Что ты видишь, то и есть. Ничего сложного. Люди не столь важны для других людей. Когда ты станешь старше, увидишь, что это так.
Мерлин обернулся к нему и опустил глаза, а потом проговорил очень тихо:
— Поэтому ты не спишь по ночам, да?
— Да, это так. — Задумчиво произнес Джордан.
Калли нетерпеливо сказал:
— Никто в этом городе не спит. Прими пару снотворных таблеток.
— У меня от них кошмары, — сказал Джордан.
— Нет, нет, — рассмеялся Калли. — Я про этих. — Он указал на трех девиц, сидевших вокруг стола и выпивавших. Джордан рассмеялся. Тогда он впервые услышал эту поговорку Вегаса. И понял, почему Калли иногда прерывал игру, объявив, что собирается принять пару снотворных таблеток.
Если бы действительно было время для ходячих снотворных, оно наступило сегодня вечером, Джордан уже пробовал их в первую неделю в Вегасе. Он всегда мог этим заняться, но никогда не испытывал облегчения впоследствии. Однажды девица, подружка Калли, уговорила его на «двойняшек», прихватив с собой подругу. Всего пятьдесят сверху, и они все здорово устроят потому, что он хороший парень. И он согласился. Когда его окружало столько грудей, было весело и успокаивающе. Детская радость. Одна из девиц наконец стала баюкать его голову на груди в то время, как другая уселась на него верхом. И в момент последнего напряжения, когда он в конце концов уступил плоти, девица, сидевшая верхом, лукаво улыбнулась той, на чьих грудях он покоился. И он понял, что теперь, когда он наконец сошел с дороги, они могли заняться тем, чего действительно хотели. Джордан наблюдал, как девица, сидевшая верхом, приблизилась к другой со страстью гораздо более убедительной, чем она проявляла к нему. Он не рассердился, а счел справедливым, что они извлекут что-нибудь для себя из этого. Это казалось в некотором смысле более естественным. Он дал им еще сто сверху. Они думали — за то, что оказались так хороши, но на самом деле — за ту тайную лукавую улыбку — за успокаивающее, сладкое подтверждение предательства. И все же, когда девица, лежа в финальном изнеможении, протянула руку и схватила Джордана, он был тронут до слез.
И все ходячие снотворные изо всех сил старались помочь ему. Они были сливками страны, эти девицы. Они дарили вам привязанность, держали вашу руку, ходили на обед и на концерт, играли по маленькой на ваши деньги, никогда не обманывали и не подводили вас. Они заставляли верить, что действительно заботятся о вас, и пачкали вам мозги. И все за одну стодолларовую купюру, за одну «пчелку» от Калли. Они были товаром. Ах, Господи, они были товаром. Но он не мог позволить, чтобы его провели даже за одно купленное мгновение. Они мыли его прежде, чем уйти: больной на больничной койке. Что ж, они были лучше, чем обычные снотворные, от них не было кошмаров. Но они также не могли погрузить его в сон. Он не спал три недели.