Пусть всегда будут танки
Шрифт:
– Жрите песок, юноши!
Сельчан, конечно, это предложение не порадовало, но адекватно отреагировать на мои слова – дать в морду – они не успели, потому что в фойе грянуло и заухало множеством голосов. Это напоминало звуковую волну от разорвавшегося снаряда или рев проносящегося на малой высоте перехватчика. Звук нарастал, и вот он слился со звоном бьющегося стекла и почти полностью заглушил «Песню про зайцев» в исполнении Юрия Никулина.
В буфет ворвался Дорогов с портретом Никиты Сергеевича, угол которого потемнел и заметно дымился. Следом за оператором
– Флягу дай! – потребовал Дорогов, протягивая мне руку.
– Зачем? – опешили сельчане, не прекращая попыток оторвать меня от табурета.
– Хочу с генсеком за Красную армию выпить! – ехидно ответил Дорогов, он уже сам дотянулся до авоськи с флягой. – Из чего сейчас делают краску? Не горит ни черта… – бросил он в мою сторону, потом плеснул коньяком на картину и зачиркал зажигалкой. По массивной позолоченной раме заструились всполохи синего спиртового пламени. Буфетчица зажала рот обеими руками и тоненько взвизгнула.
В этот момент баррикада была прорвана, а штурман – отброшен в сторону. У Дорогова отняли пылающий портрет и флягу, а самого оператора антенны повалили на пол. Заодно и мне вцепились в шею и плечи, прижав лицом к столешнице. Даже спящего Прокофьева, и того скрутили по рукам и ногам. Весь этот шум-гам да надежная плоскость под головой действовали на меня снотворно. Я несколько раз пытался поднять голову от столешницы, и тогда в поле зрения попадался то участковый с баяном, то буфетчица, то люди в одинаковых синих костюмах.
Потом я уснул и, проснувшись, обнаружил себя в своей комнате в общежитии гарнизона. И только заляпанные сельской грязью спортивки, которые валялись на полу, подтверждали, что произошедшее со мной и моими товарищами – не сон.
На следующий день нас подняли по тревоге. Экипажи лунных танков спешно занимали места в пунктах управления, Центр космической связи охватила суета. Все мы были ребятами крепкими, и похмельем никто особенно не страдал, хотя врач, замеряя нам давление, все же бубнил под нос что-то назидательное.
Мы расселись перед пультами. Аппаратура была запитана и подмигивала нам разноцветными огоньками, но экраны оставались черными, словно перед камерами стояла непроницаемая преграда. Мы сидели, держась за джойстики, в полной готовности, но ничего не происходило. Даже телеметрия шла очень скудная, подтверждалось только то, что основные системы «Осы» в полном порядке.
И в какой-то момент меня как громом поразило, что тревога может быть не учебной.
Но если это настоящая работа, то где же Сергей Павлович? Где Черников, в конце концов? Во время всех мало-мальски важных полетов к Луне они всегда присутствовали на крымском НИПе.
В пункте управления мы были одни. Все с тревогой поглядывали на командира, а тот со страдальческим выражением лица слушал голоса в наушниках, на его лбу поблескивала обильная испарина. Слушал он, слушал, а потом щелкнул пальцами, да так резко, что мой висок пробила тупая боль, и спросил:
– Василий, сможешь свести «Осу» с аппарели спускаемого аппарата?
Я сглотнул пересохшим ртом. Эх, водички бы.
На самом деле в программе нашей подготовки имелись дыры. Вот, например, в одну мы встряли прямо сейчас. Никогда прежде мы не упражнялись сводить танк с посадочной ступени лунника. А почему – непонятно. Может, наши ученые мужи до последнего не представляли, как будет выглядеть посадочная ступень? А может – попросту забыли?
– Мы это не отрабатывали, но смогу. Почему бы нет?
– А с выключенными камерами? – уточнил Прокофьев.
– Это такая тренировка?
– Вася, ответь на вопрос.
Я посмотрел на лица своих товарищей, все выжидающе лупали глазами, словно я – Дед Мороз и каждому должен по подарку. Пришлось ответить твердо:
– Смогу, командир.
– Отлично. – Прокофьев прочистил горло и сказал в микрофон: – Это «Оса», готовы вылетать из улья.
– «Осы» не живут в ульях, – пробурчал своевольный Горобец.
– Не звездеть была команда, – парировал командир.
– У меня обновились данные, – сообщил Алиев. – Есть недобор энергии, заряжены на четверть. Все остальное в норме, температура в норме.
– Стоим устойчиво, незначительный крен вправо, – в свою очередь добавил я.
– Мы что – действительно на Луне? – задал терзавший всех вопрос Апакидзе.
– Не может такого быть, – отмахнулся Горобец. – Если бы мы отправили к Луне танковую обойму, то об этом на НИПе знал бы каждый рядовой.
– Вот именно, – поддакнул я, хотя тревожная, но еще неоформившаяся мыслишка кольнула меня в сердечную мышцу.
– Дорогов! – Горобец повернулся к оператору антенны. – А ты что скажешь, Владимир Владимирович?
Дорогов развел руками.
– У меня все готово к работе, но сигнал идет не через мою антенну.
– Да, – подтвердил Алиев. – Остронаправленная антенна в транспортировочном положении. Связь идет на резервной частоте через вспомогательную систему.
– Да откуда же тогда идет сигнал? – Горобец грузно поерзал в кресле. – Через посадочную ступень? Да быть такого не может!
– Мужики, вот что… – Прокофьев несколько раз провел ладонями по подлокотникам. – Соберитесь. И не морочьте себе головы. Считайте, что вы на учениях, и действуйте соответственно.
– Так точно… понятно… хорошо… – Каждый из нас ответил командиру на свой лад.
– Партизанский отряд, – так с улыбкой прокомментировал нашу разноголосицу Прокофьев. – Перед нами на данный момент стоит одна задача: спустить танк с выключенными камерами по аппарели. Готовы? – Услышав утвердительное мычание, командир снова взялся за микрофон: – Говорит командир экипажа «Единство». «Оса» к движению готова.