Пустыня Наска. Следы Иного Разума

Мария Райхе — ангел пустыни — вечный покой и добрая память ей на века. Образ этой удивительной женщины стал неотъемлемым спутником моих многолетних размышлений и поисков. Странное чувство не покидает, когда ощущаешь это завороженное притяжение тайны. Тайна всегда привлекает, манит, но почему именно тайна перуанской пустыни и почему меня? Эта мысль часто и мучительно кружит в моих мыслях, ищет выход,

чтобы понять, почему эти рисунки, знаки далекой пустыни так волнуют, так тревожат, буквально не отпускают меня. Много лет назад, прочитав интервью В. Кучерова с Марией Райхе, а именно фразу: «Я приехала сюда… вместе с Паулем Козоком. Он показал линии, и те заворожили меня», — я была потрясена ее словами, настолько созвучны они были моим ощущениям, моим эмоциям.

Тайна пустыни Наска не отпускает меня на протяжении многих лет. Это были непростые годы. Формировалась моя личная жизнь, родился ребенок, менялись окружающий мир, даже общественный строй. В то время когда всего в ста километрах от Киева полыхал Чернобыль… Но мучительная загадка Наска всегда была рядом. Происходили события, изменялись условия. Они то ускоряли, то замедляли постижение этой загадки, но она как путеводная нить оставалась указующей дорогу. Моя Наска давала удивительное ощущение — ощущение судьбы.

Современному молодому исследователю, имеющему под рукой компьютер и Интернет, сложно представить те условия информационного вакуума, в которых начинался мой поиск. Помню первое шоковое впечатление от фильма Эриха фон Дэ-никена «Воспоминание о будущем»… Самое начало семидесятых прошлого века. За плечами — оконченный вуз, радиофак. Будущее кажется заданным на годы вперед, ведь нам дали не только знания, но и умение мыслить, подходить к решению проблем по-научному дотошно, корректно, проверяя себя и других, учитывая предшествующий опыт и веря в собственные почти безграничные силы. Наука учила быть атеистом, педантом, не принимать ничего на веру. Картина мира как на ладони — нам все разъяснили, все показали, дали стройную методологическую базу, диалектические подходы. Все есть на вооружении. Все ясно, четко, логично и понятно…

И вот в такую стройную и размеренную жизнь, нарушая сложившуюся гармонию, врывается, словно торнадо, новый фильм. Он еще не идет на экране, но уже слышен жесткий шорох, что впереди что-то необычное, из ряда вон выходящее. Показывают сначала только для высших чинов, для элиты, а потом уже вся думающая страна в легком шоке. Это Эрих фон Дэникен, неугомонный швейцарский путешественник, так всколыхнул наше застойное радужное существование. Фильм «Воспоминание о будущем» для нас, живших в дозированном информационном пространстве, был событием. Для нас, не имевших даже в мечтах возможности повидать другие континенты, он демонстрировал своими документальными съемками потрясающие исторические факты, скорее артефакты, которые не находили объяснения с позиций науки, которым не было места в той картине мира и истории цивилизации, которую мы знали, на которой, как на платформе, было выстроено все представление о мироздании. Все рухнуло за два часа.

Потрясало почти все. И каменные мегалиты, и библейские тексты, и длинноухие с острова Пасхи, и огромные каменные головы негроидного типа в доколумбовой Америке. Египетские пирамиды и баальбекская платформа, ворота Тиауанако — все перечислить невозможно. Все наглядно, все воочию, но все из ряда вон! Кажется, что нет уже сил удивляться, но есть, оказывается, еще невозможнее невозможного — это гигантские рисунки, которыми разрисована далекая пустыня, где-то на другом конце света, в Андах. И вот в заключительных кадрах фильма проплывают снятые с борта небольшого самолета фигуры. Мы узнаем их — паук, птица, обезьяна, еще какое-то животное, и наконец самолет садится на плоскую вершину одной из гор. Его колеса касаются и бегут по поверхности широкой светлой полосы, как будто специально приготовленной для этой посадки.

Все, чудо закончилось. Радость и растерянность — два чувства смешиваются в душе, а в сознании смятение: что же мы знаем о себе? Что мы есть? Какова наша история? Все знания — это лишь мизер, маленькая ступенька, чтобы попытаться заглянуть за стену, скрывающую истину. Надо строить новую лестницу знаний, которая поможет увидеть другой горизонт, за которым прячется истина.

Не размеры, не мифические инопланетяне заворожили меня, нет. Удивительная красота, гармония звучала в каждом изгибе контурной линии паука. Глаз был потрясен этим совершенством, лаконичностью образа, которые дают только природа и математика. А осциллограмма, которой то ли начинался, то ли заканчивался рисунок обезьяны? Зачем? Недоумение, порождающее работу мысли, поиск объяснения. Кому потребовалось при создании фигуры животного таких гигантских размеров рисовать еще и исключительно правильные прямоугольные зигзаги? Какое увеличение по клеточкам? Какой пантограф? Здесь же видна более совершенная технология, более замысловатые закономерности. Но это вижу я, мой глаз привык видеть развертки осциллографов, тестировать приборы, учитывая законы отражения и преломления света, а зачем

индейцам с примитивной ручной техникой имитировать технологию, о которой они даже фантазировать не могли?

Это было удивительное чувство. Не разрушающее, не уничижающее, а манящее, зовущее. Это был «крючок» на долгие годы. Это было начало пути. Имеется в виду не путь к вершине, не путь к познанию, а Путь, предначертанный судьбой, когда остро ощущаешь предопределенность тех или иных событий, тех или иных встреч.

Это была точка отсчета, это был тот импульс, который приводит к движению. Тайна рождает мысль, мысль порождает задачу, цель, для достижения которой надо искать, думать, творить. Так начался монотонный поиск, иногда озарявший радостью находки абзаца, нескольких предложений, а уж как совсем суперсказка — это находка нового снимка. Казанцев, Весенский, Кармен, Голованов… Статьи в научно-популярных журналах, в «Труде», «Комсомолке» — это все те крохи радостного поглощения дозированной информации, это те мелкие шажки, которые мы могли получить в поисках новой информации в те далекие семидесятые. Библиотеки, каталоги — все безрезультатно: во Всесоюзном библиотечном каталоге не оказалось книги Марии Райхе. Зато оказалась книга Поля Косока [1] «Жизнь, земля и вода в древнем Перу» в Ленинграде, в Исторической библиотеке. Заказ почтой, месяц ожидания, и вот наконец приходит фотокопия книги. В руках драгоценная реликвия — целая глава о Наске! Фотографии, первые потрясения от вида лучеобразных полос на склоне гор. Эти снимки подливают масла в огонь манящего света тайны. Они подтверждают, что первые впечатления были не ошибкой, что фигуры перуанской пустыни не так просты и примитивны, как преподносят в своих комментариях историки, как вторят им журналисты. Часами невозможно оторвать взгляда от этих лучей, отпечатавшихся на грунте, прострелянных через изрезанные склоны пустыни. Снимки не имеют желаемого качества, да ведь сделаны они в сороковые годы XX века, сняты-пересняты, но они указывают следующую дверь в анфиладе ступеней-шагов, и надо искать ключик, чтобы подняться в своих поисках еще на одну ступень понимания.

В книге Поля Косока оказались ссылки на журнальные статьи сороковых годов. Опять заявки, ожидания, фильмокопии. Еще две замечательные работы первопроходцев Наски — Поля Косока и Марии Райхе 1947 и 1949 годов. Они в научных журналах, корректны, содержательны, иллюстративны. И вот вступительные строки из журнала «Natural History» за 1947 год: «Наш журнал имеет возможность представить в первую очередь американской общественности одну из наиболее ошеломляющих (ставящих в тупик) серий фотографий, чтобы бросить вызов американским археологам»

Я прочитала эти слова спустя тридцать лет, а историки, археологи молчали, и не только американские. Они упорно видели только то, что хотели видеть. Спустя еще годы, в 1986 году, я пытаюсь опубликовать свои робкие размышления о том, что с фигурами Наска дело обстоит не так просто, как описывают зарубежные и отечественные историки. Но для публикации в журнале «Знание — сила» требуется рецензия одного из ведущих в СССР американистов — Владимира Александровича Башилова. Разыскиваю, оставляю на рецензию — отзыв отрицательный. Но я — в Москве (чернобыльское лето), есть возможность поговорить, прошусь на прием и мы долго беседуем. В ходе нашего разговора я начинаю понимать, что мне не удастся переубедить историка, который верит только в стратиграфию, раскопки и никогда не интересовался теми лучеобразными следами, которые так потрясли меня. К слову сказать, времена меняются, и в уже обновленной России судьба еще раз столкнула меня с маститым историком. Через десять лет мое выступление на конференции по археоастрономии вызвало живейший интерес у специалистов-историков, среди которых я узнала и Владимира Александровича, но мне уже не нужна была его рекомендация.

Только спустя годы начинаешь понимать, что всему свое время и свое место. Идея, как и семя, должна не только упасть в благодатную, подготовленную почву, но она сама должна еще и созреть, скорее даже — вызреть. И совсем не обязательно, что ее сразу примут, одобрят. Мне пришлось долго и кропотливо, шаг за шагом, доказывать каждую мысль, каждую строчку. Недавно один из журналистов, побывавший в Перу и потрясенный увиденным, написал статью, где упоминает, что есть такая-то исследовательница, мол, и у нас в России. А дальше описывает тайную геометрию пустыни, так что мои идеи, рождавшиеся в раздумьях годами, выглядят уже само собой разумеющимися. Для общего дела это не принципиально, но, оглядываясь на долгие годы, поиски, отказы, неверие, стену молчания, становится обидно, что знаешь значительно больше общепризнанного, что есть еще чем поделиться, а главное, поставить вопросы, на которые будут искать ответы уже другие, уже следующие… Так родилась эта книга.