Путь "Чёрной молнии"
Шрифт:
Мирон снял мешок и развязал руки Романову.
— Подписывай, — Илья протянул лист с машинописным текстом.
— Что это?
— Документ о сотрудничестве с РОВС.
— Вы спятили?! Лучше сразу меня убейте, чем это потом сделает трибунал.
— Воля твоя, — сказал Мирон и накинул мешок на голову Романову. — Встать! Руки назад! Иди вперед.
НКВД-эшник остановился, как вкопанный.
— Илья, у меня сын недавно родился…
— А у меня их двое, и что дальше?
— Какие сведения тебе нужны?
— Садись, продолжим разговор. Для начала соберешь на Овчинникова побольше информации: откуда прибыл в Томск, как проводятся казни людей, как избавляются от трупов? Затем будешь давать ход делам, которые я буду тебе подбрасывать.
— Какие дела?
— Разные, в особенности на районных представителей власти: председателей, активистов и прочей нечисти.
— Они же идут по партийной линии, нам — то НКВД они на что?
— Не рассказывай сказки, мы знаем, как вы умеете искажать факты и подделывать протоколы, так что тебе деваться некуда, если хочешь жить, будешь работать на нас. Что с Михаилом Коростылевым и его отцом?
— Отца вначале этой недели перевели в Новосибирск, а Михаил находится под следствием в подвале следственной тюрьмы.
— Что ему вменяют?
— Я особо не вдавался в подробности его дела, но как следователь повернет, так и будет.
— Вот тебе первое задание: следователь не должен найти в деле Коростылева Михаила состава преступления. Ты меня понял?
— Ладно, это будет не сложно. Вы, правда, состоите в РОВСе?
— В «Черной молнии».
— Что за организация, не слышал о такой?
— Поройся в Томских архивах гражданской войны, ты найдешь обязательно сведения о казачьей «Черной стреле» — вот оттуда тянется наш след.
— Значит, я был прав, подозревая тебя, как участника контрреволюционного движения.
— Подписывай давай, ишь разговорился, — Мирон ткнул Романова стволом нагана между лопаток.
НКВД-эшника довезли на пролетке до проспекта и высадили, на прощание Илья предупредил его:
— В твоих интересах помалкивать, мы найдем тебя, и не забудь раздобыть два документа, удостоверяющих нашу личность. Все, иди и моли Бога, что с тобой обошлись мягче, чем ты поступил с моей родней.
На днях состоялась встреча Балагурзина с его сослуживцем, он работал счетоводом на спичечной фабрике и время от времени, обменивался с конспиративным центром о состоянии дел организации. Все шло плохо, на самой фабрике прошли аресты, начиная от простых рабочих и заканчивая начальством. Нужно было срочно менять место работы, иначе и его арестуют. Передав ему важные документы, Мирон условился встретиться через неопределенное время, предупредив, что обосновался в одном из районов ЗСК.
В конце сентября Балагурзин и Михеев вернулись в пещеру на реке Черной. Друзья встретили их с радостью, соскучившись по ним.
Так как предстояли сильные морозы, Петр и Михаил построили небольшое жилище из молодых стволов сосенок, заткнули снаружи щели мхом, а изнутри обмазали глиной.
Илья рассказал Петру, все, что удалось узнать об их родне, одним словом — ничего утешительного, в тюрьме осталось всего два человека: Миша Коростылев и еще один дальний родственник Михеевых.
— Миша, возможно, скоро будет отпущен.
— Помнишь, Илюха, он отказался бежать с нами, как будто чувствовал, что его освободят.
— Как же, жди от красных упырей, отпустят они — это мы с Ильей постарались через одного НКВД-эшника, чтобы ему выписали пропуск на свободу.
— Ничего себе, вы, что в Томске, вербовали агентов-чекистов?
— Конечно, — хохотнул Мирон, — я теперь большой начальник и удостоверение имеется. Вот братцы, имея теперь при себе документы оперуполномоченного НКВД, можно навестить ваших старых «знакомых» в Михеевке. Мы с Михаилом будем играть роль начальников, а вы будете нас подстраховывать, — предложил Мирон.
Решили этой же ночью провести операцию по уничтожению председателя Паршина и его помощника Монитовича.
Глубокой ночью члены Черной молнии тихо подошли к дому председателя. Илья и Петр заняли позицию за срубом, строящейся бани, а Мирон с Михаилом, одетых в форму НКВД, подошли к воротам. Залаяла собака, в доме загорелся свет от керосиновой лампы. По утрам и вечерам в МТС работал двигатель-генератор, вырабатывающий электроэнергию на освещение деревни, а на ночь его отключали.
Паршин вышел на крыльцо и сонным голосом спросил:
— Кто там по ночам шастает, спать не дает?
— Паршин, Михаил Петрович?
— Да, это я. А вы кто такие будете?
— Оперуполномоченный из Томска, капитан Сергачев. Тебе разве не сообщили из Топильников, чтобы встречал нас на Оби. У нас катер забарахлил, мои бойцы сейчас там возятся.
— Товарищ Сергачев, я сейчас вас в дом проведу, только вот собаку закрою.
— Паршин, одевайся, и пойдем в сельсовет, дело государственной важности.
— Сейчас товарищи, я мигом оденусь и ключи возьму.
Через пять минут они уже шли к правлению колхоза.
— Как там товарищи Новиков и Романов поживают, все ли у них хорошо?
— А что им сделается, бьют врагов народа, да приговаривают: Вот бы нам таких председателей, как Паршин из «Красного партизана» побольше, так через год всю нечисть белую переведем.
— Это точно, — похвалился Паршин, — мы с товарищами из Томского НКВД не одного гада отправили в тюрьму.
Подошли к правлению, и Паршин, отперев дверь, пропустил офицеров внутрь. Опередил их, зажег лампу и хотел что-то сказать, но увидев двух вошедших мужчин, широко раскрыл от удивления глаза. Даже сквозь обросшее волосами лицо, он узнал бывшего односельчанина.